Александр Механик: Нужно вернуть содержание в политику
В продолжение дискуссии о будущем партийно-политической системы политолог, эксперт Центра ПРИСП Арсений Беленький побеседовал с Александром Механиком о том, как усилить роль партий и добавить им содержания.
Механик Александр Григорьевич — российский политолог, публицист. В 1989 — один из инициаторов и руководителей Московского партийного клуба. В 1990 был одним из создателей Демократической платформы в КПСС, вышел из партии вместе с другими лидерами Демплатформы и стал одним из создателей на её основе Республиканской партии Российской Федерации, с 1992 являлся её ответственным секретарём, в 1997—1998 — заместителем председателя партии. В 1993 баллотировался на выборах в Государственную думу России в составе избирательного объединения «Явлинский—Болдырев—Лукин», в 1995 — в составе блока «Памфилова — Гуров — В. Лысенко» (№ 4 в списке). В 1998 вышел из Республиканской партии, вступил в состав объединения «Яблоко», был ответственным секретарём промышленной комиссии «Яблока».
С 1990-х годов выступает в качестве политического эксперта. Был директором, а затем вице-президентом Института современной политики. Являлся ответственным секретарём президиума организация «Деловая Россия».
С 2002 — обозреватель журнала «Эксперт». Заместитель директора Института общественного проектирования. Автор книги «Демократия без демократов, коммунизм без коммунистов и наоборот», многих публикаций в СМИ (в журнале «Эксперт», «Независимой газете», газете «Сегодня» и др.).
Александр Григорьевич, для начала хочу спросить Вас о том, какие тенденции в партийной сфере Вы видите на данный момент?
В некотором смысле можно говорить об угасании, и это — главная тенденция. Вторая тенденция — потеря содержательности: фактически все партии утратили какое-либо содержание. Например, понятно, что коммунисты не имеют никакого отношения ни к классическому коммунизму, ни к европейскому, ни к социал-демократии. Я их называю по аргентинскому подобию «хустилианцы», то есть поклонники покойного вождя, которые еще разыгрывают какие-то ходы по текущей политике. «Справедливая Россия», хотя и претендует на социал-демократию, но тоже ничего содержательного не несет. Эсеров вообще незаметно — ни содержания, ни яркости. Я думаю, что справороссы вообще не пройдут в Госдуму в 2021 году. Возможно, если бы раньше Сергей Миронов уступил бы дорогу той же Оксане Дмитриевой или, например, депутату Олегу Шеину, — то партия могла бы оживиться. Что касается ЛДПР Владимира Жириновского, — это такая популистская партия, которая никогда не была содержательной, а сейчас, с угасанием лидера, угасает и партия. Если говорить об оппозиции: в партию «Яблоко» не идет молодежь. Я смотрел съезд партии в интернете, — много лет назад я состоял в «Яблоке», — посмотрел, а в президиуме сидят те же самые люди.
Некоторым уже за 80, то есть это полное старение, хотя появилось небольшое количество новых людей. Если говорить о «Единой России», то в ней тоже угасла внутрипартийная жизнь, ее абсолютно незаметно. Какие-то позывы к оживлению внутрипартийной активности были, когда решили создать фракции и как-то разыгрывать жизнь этих платформ, что на самом деле было прекрасным ходом, и надо было продолжать это делать. Сейчас же ЕР держится только на том, что это партия большинства и для людей, которые к ней причастны, это дает какие-то преференции. В «Единой России» меняются люди, но общественность этого не замечает, нет яркого человека, который производил бы впечатление обновления. Второе, что ее убивает — она очень сильно заточена на бюрократию. Я не знаю, какой нужен манёвр, чтобы немного «отцепиться» от региональной и местной бюрократии, чтобы люди почувствовали, что это действительно партия, а не объединение бюрократов. Как раз фракционность давала возможность дистанцироваться, сказать, что «у нас есть какая-то внутренняя борьба, обсуждение», и партия могла бы прислушиваться и менять акценты в зависимости от того, какая фракция в общественном мнении начинает продвигаться. Конечно, во главе фракций должны стоять яркие люди, хотя когда формировали партийные платформы, они там были, например: Валерий Фадеев или Андрей Исаев.
Скажите, пожалуйста, как общество в целом относится к партиям сегодня? И что будет с партиями к 2021 году?
В целом, мне кажется, безразлично. Может, у какой-то части общества есть даже враждебность: люди считают, что это бездельники, которые только деньги получают. Это происходит, в том числе, в силу особенностей нашей политической системы, где президентская власть превалирует над всеми остальными; и люди не понимают, зачем нужны партии. Тем более что эти партии не выступают с инициативами, ничего содержательного не говорят, то есть непонятно, чем они занимаются. В известном смысле на них работает уже не нынешний их облик, потому что его вообще нет, — а некое прошлое. Так, у коммунистов кто-то еще думает о советском прошлом, потому что они абстрактно защищают какую-то социальную справедливость.
Думаю, что в будущем процесс угасания партий продолжится. Здесь можно привести в качестве примера ситуацию в Италии в 90-е годы. В Италии в 90-х годах произошел крах политической системы: вообще все партии рассыпались, и партийная система была создана заново. У этого были разные причины. Правящие партии оказались под ударом обвинения в коррупции и потеряли содержание. У коммунистов оставалось какое-то содержание, но они его потеряли в результате краха Советского Союза, а остальные партии так и жили без какого-то содержания, даже социалисты. В момент достаточно серьезного кризиса население, не ожидая от партий чего-то содержательного, просто бросило эти партии, а внутри партий произошел полный разлад, и все ушло в никуда. На этом смог сыграть Сильвио Берлускони, который стал новым центром притяжения, позиционируя себя реформатором и обещая Италии период рыночных реформ.
Чтобы вернуть доверие и политический вес партиям, чтобы люди действительно оценили их состоятельность, — нужно вернуть содержание в политику: партии должны выдвигать какие-то содержательные идеи, оппонировать правительству так, чтобы было понятно, что у них есть идеи, а не просто выскакивать и кричать что-то. И, конечно, важную роль играет образ лидера. Если человеку далеко за 70, то какой бы он ни был хороший человек, он воспринимается как что-то «прошлое». Даже пожилые люди понимают, что они в известном смысле — прошлое, потому что им хочется тоже голосовать за будущее.
А как Вы считаете, будут ли политически активными представители молодого поколения, те, которым сейчас 14-16 лет? Будут ли они строить новую жизнь?
Они не обучены этому. У нас школа перестала социализировать вообще. В советское время для этого существовали пионерская и комсомольская организации. Они объясняли детям, как живет государство; все было выстроено. В Германии после войны была создала специальная система, которая, кстати, чем-то похожа на советское политпросвещение. У каждой партии были свои фонды, через которые они «переварили» практически всех школьных учителей, значительную часть чиновников, депутатов, просто рядовых граждан, молодежь. Эта система до сих пор существует. Может, она сейчас не так для них актуальна, но она многие годы воспитывала в людях понимание того, для чего нужны партии. Фонды Конрада Аденауэра, Розы Люксембург, Фридриха Наумана, Фридриха Эберта — это целые гигантские образовательные системы, — там свои школы, курсы, университеты, именно в Германии. В то же время молодежные крылья наших партий — это какие-то маленькие, совершенно никчемные организации, которые непонятно для чего существуют. У нас отсутствуют институты общественного воспитания (такие как Институт марксизма-ленинизма, условно говоря, в советское время), в которых люди могут быть обучены тому, что такое общественная жизнь, как она устроена, как вы должны принимать в ней участие.
Скажите, а какие идеологические ценности и взгляды наиболее востребованы сейчас среди избирателей? На что рассчитывают избиратели, на какую партийную идеологию?
Если судить по тому, как сейчас общество отреагировало на пенсионную реформу, то, наверное, самое главное — это справедливость. При этом кто-то понимает ее вульгарно: просто взять и все разделить; кто-то понимает ее в том плане, что «мы готовы мириться, но есть некоторые границы и не надо зарываться». Я сейчас в социальных сетях вижу мнение: «ребята, вы начинаете зарываться».
При этом опыт «Справедливой России» показал, что когда партия просто за справедливость — это довольно абстрактно, и общество быстро начинает пропускать это мимо ушей. В свое время я читал много программ зарубежных партий, они очень конкретны, они буквально прописывают: «мы снизим налоги», «мы дадим льготы таким-то категориям людей», причем это касается всех, то есть «средний класс мы поддержим так, рабочих мы поддержим так, учителей и врачей мы поддержим так», — все очень конкретно. Не так, как в Советском Союзе, когда программа партии была сборником статистических данных с бесчисленным количеством цифр. Там прописывают: «мы дадим льготы такому-то среднему бизнесу», «рабочим мы гарантируем столько-то рабочих мест», то есть очень конкретные вещи. Тогда возникает понимание, за кого я могу голосовать, и если они обещают льготы мелкому бизнесу, значит, будут продвигать определенные идеи. Или рабочим они гарантируют сокращение рабочего дня… или партии выступают за создание рабочих мест, причем обоснованно говорят, что «у нас есть лагуны в промышленности, нужно их заполнять, поэтому нужно создавать рабочие места», и так далее.
Теперь поговорим немного о роли и месте СМИ в партийно-политической борьбе. Как Вы считаете, нужны ли какие-то изменения в медийной сфере, чтобы как-то оживить систему?
Мне кажется, сейчас в Европе и Америке стал очень большую роль играть интернет. Известно, что Трамп в значительной степени выиграл выборы за счет интернета, и сейчас новые популистские партии в Европе активно используют интернет. «Пять звезд» выросли на интернете: начались как интернет-тусовка, которая продвигала через сеть какие-то идеи. На каком-то этапе, когда они почувствовали, что интернет-сообщество их поддерживает, — объявили о создании партии. Они даже не партия, а движение, или изначально организация неформальных сообществ внутри интернета, когда люди, которые потом стали лидерами партий, привлекли за счет каких-то своих ярких идей, за счет каких-то ярких выступлений, внимание и постепенно взрастили вокруг себя такое количество сторонников, которое можно было объединять в партию. И здесь есть элемент обратной связи — то, чего нет в телевизоре. Здесь вы можете, прочтя выступление лидера, написать: «я бы сделал по-другому». И на самом деле эти люди непрерывно отрабатывали то, как аудитория реагирует на их предложения. Здесь есть возможность непрерывной отработки идей, когда вы подстраиваетесь под настроение общества. Это не значит, что вы абсолютно беспринципны. Скажем, «Пять звезд» — это левое движение, а аналогично созданная «Лига севера» — правая. Они продвигали идеи, искали сторонников среди тех, кто поддерживает эти идеи в достаточно широких рамках, и отрабатывали свои идеи.
В России охват интернетом даже шире, чем в Европе, но у нас пока нет людей, которые думают о том, чтобы создать партию через интернет. Заметьте, Алексей Навальный ведет себя ровно так, как действуют эти популистские партии в Европе. Единственное, что, в отличие от них, у него нет идей. Там очень яркие и идейные люди с широким спектром идей, которые они предлагают обществу. Навальный схватился за одну важную тему — коррупции, но когда вы десять лет продвигаете одну и ту же тему, это надоедает, даже если народ считает это важным.
Если говорить о низовой активности и электоральном потенциале несистемных движений. Как Вы считаете, какой путь преодолели общественные движения в России за последние годы, и какие изменения в них произошли?
Французский социолог Карин Клеман, которая активно работает в России, в своей работе о низовом социальном движении отмечала, что поражена нежеланию как-то организовываться, враждебностью даже. Она приехала в Тольятти, чтобы в рамках своего исследования выяснить, готовы ли рабочие к созданию независимого профсоюза. Она спрашивала рабочих «Вам интересны их идеи, вы готовы их поддержать?», а они отвечали: «Да, но они сами справятся». Она говорит, что это было поразительно. И ничего же не получилось, все рассыпалось. И то же самое, по ее словам, на уровне каких-то дворовых «активностей», она этим тоже занималась. Например, люди объединились, чтобы сделать детскую площадку, потом им говоришь: «Давайте, в рамках города объединимся, чтобы продвигать эту идею детских площадок», а они отвечают: «Пусть они сами решают». Это ее страшно поражает, такое отношение людей. Это напоминает мне то, чему учили в школе: почему Пугачев потерпел поражение? Потому что крестьяне каждой деревни прогоняли своего помещика, а когда Пугачев говорил: «Давайте объединимся и пойдем всех помещиков прогоним», они отвечали: «Зачем? Мы же своего прогнали, пусть остальные своих прогонят», и ему никогда не удавалось создать критической массы. В каком-то смысле у нас такой крестьянский подход сохраняется в общественной жизни: каждый готов бороться за свое мелкое место, но никто не готов объединяться по-крупному, чтобы «продавливать» это в больших масштабах.
Сейчас власть пытается организовать волонтеров, но они сами же не организовались. У меня есть знакомые в Facebook, которые время от времени сообщают о том, что в каком-то районе Московской области пропал ребенок, и люди устремляются туда, но чтобы потом собраться и объединится и придумать систему, — такого нет. У нас так же какое-то пассивное отношение к экологии. Обратите внимание, по всей Московской области есть с десяток проблемных мест с мусорными полигонами. Казалось бы, нужно объединиться, но ведь никому в голову это не приходит. Не слышно, чтобы кто-то сказал: «Давайте соберемся в организацию, которая будет решать мусорные проблемы». В этом загадка современного состояния российского общества. Еще одна вещь, которая удивляла Карин Клеман — это надежда на власть. Во Франции это полностью отсутствует. У нас если что-то случается, люди собираются и говорят: «Давайте напишем президенту». И в лучшем случае напишут и расходятся. Написали же. Выполнили же свой долг, а что будет дальше — все равно. Может, власть отреагирует как-то…
Ряд экспертов говорит о необходимости изменений в партийно-политической системе, как Вы считаете, какие изменения нужны? Может, нужны какие-то институциональные изменения?
Мне кажется, единственное, что привлечет внимание к партиям — это усиление роли парламента. Причем как раз я считаю, что не обязательно начинать с федерального парламента, а лучше начать с законодательных собраний регионов, где власть каким-то образом передать от губернатора больше правительству, которое избирается на партийной основе в этом законодательном собрании. То же самое сделать в муниципалитетах. Стало бы ясно, для чего нужны партии: партия победила, она формирует правительство и дальше продвигает свои идеи. А сейчас понятно, что вся власть за президентом или губернатором.
Кроме того, быстрое оживление партий оппозиции вряд ли возможно в обычной обстановке. Я считаю, что наша система предрасположена к тому же, к чему довольно долгое время была предрасположена политическая система в Японии, где Либерально-демократическая партия до сих пор является правящей, но там политическая система немного поменялась, она очень сильно фракционирована. Все знали, что у каждого лидера своя фракция, но избирательный закон был сделан так, что люди могли выбирать не просто представителя от партии, а представителя от фракции, и победившая фракция была внутри этой партии; она не меняла расклад власти, но избиратель видел, что что-то меняется. Условно говоря, сегодня либеральная фракция победила, а завтра — консервативная, и лидер победившей фракции становится премьер-министром, берет к себе в правительство представителей всех фракций, потому что это партийные фракции, но всем понятно, что сегодня идеи консервативного крыла превалируют. Такая система очень долго помогала правящей партии удерживаться у власти, за счет лавирования. Кроме того, чем хороша парламентская система: если партия чувствует, что премьер-министр стал раздражать население, она его меняет. И в Японии так было на протяжении 50 лет: премьер-министры менялись примерно раз в год, чтобы успокаивать общество.
