Карин Клеман: Вторые туры в регионах – показатель солидаризации людей
Публицист, эксперт Центра ПРИСП Марк Зенгер обсудил с известным социологом Карин Клеман рост протестной активности в регионах, в том числе, причины протестного голосования на последних выборах во Владимирской области, Приморском и Хабаровском краях и в Хакасии.
Карин Клеман — известный социолог и общественный деятель.
1998-2004 гг. — доцент факультета политической социологии Университета Париж-8, научный сотрудник лаборатории «Труд и мобильность» Университета Париж-10.
2004-2010 гг. — директор независимого института «Коллективное действие», научный сотрудник Центра исследования социальных трансформаций Института социологии РАН.
2012-2018 гг. — директор Центра изучения гражданского общества и прав человека.(факультет свободных искусств и наук, Санкт-Петербургский университет).
Является автором книг: «От обывателей к активистам: рождающиеся социальные движения в нынешней России» (с О.Мирясовой и А.Демидовым), М.: Три квадрата, 2010; «Городские движения России в 2009-2012 годах: на пути к политическому» (с О.Мирясовой и Б.Гладаревым). М.: НЛО, 2013.
Карин, по Вашему мнению, каковы причины протестного голосования на последних выборах?
В настоящий момент уровень недовольства политикой руководства страны и, соответственно, связанной c ним партии «Единая Россия» — очень высокий, поэтому люди реагируют по-разному, в том числе голосуя за оппозицию: не важно, за какую партию — главное, чтобы не за «Единую Россию». Сейчас это проявилось во Владимирской области, Приморском и Хабаровском краях, а также в Хакасии, но велика вероятность, что в будущем подобная ситуация возникнет в других регионах. Делать какие-то прогнозы я не могу, потому что все зависит от событий, которые произойдут перед следующими крупными выборами. Но в чем мы можем быть уверены — так это в том, что уровень доверия по отношению к властям, в том числе к президенту Владимиру Путину, начал падать. И недовольство уже проявляют вовсе не представители оппозиции, которые как бы всегда были и остаются недовольными, — а те, кого можно отнести к традиционному электорату Владимира Путина, те, кто поверил в дискурс «заботы о маленьких людях», кто думал, что президент России действительно что-то делает для защиты социальных прав, для защиты достоинства простых людей. Вот у этих людей, не у всех, естественно, но у какой-то части, доверие к власти сейчас под вопросом. Они вполне могут либо вообще не голосовать на выборах, либо голосовать за оппозицию. Однако для участия в акциях протеста требуются еще и другие мотивации. После того как было объявлено о проведении пенсионной реформы, по всей стране прокатилась волна протестов, причем эти акции были довольно массовыми, охватив значительное число регионов. По данным социологических опросов, подавляющее число граждан недовольно этой реформой, и либо поддерживают участников протестных митингов, либо даже сами готовы выйти на улицу. То есть уровень поддержки протеста высок.
В 2005 году были акции против монетизации льгот, 2011 году — «болотный протест». То, что мы наблюдаем сейчас, когда президент был вынужден выступить с обращением в связи с пенсионной реформой, — это что-то принципиально новое? Мы наблюдаем более серьезные социальные сдвиги, чем ранее?
Я бы сказала, что это продолжение общего тренда. Начиная с радикальных неолиберальных социальных реформ начала 2000-х, а именно с монетизации льгот, постоянно шли протесты. И поскольку обычно эти акции носят локальный характер, они малозаметны из столицы, но они постоянно, непрерывно идут. В рамках этого процесса все больше и больше людей получают опыт совместных действий, и во многих случаях они добиваются хотя бы частичного решения своих вопросов. В отличие от 90-х, сейчас люди нередко знают кого-то, кто уже имеет опыт коллективных действий. И можно говорить уже о смене культурного алгоритма — с обывательской культуры к более открытому активизму, к активной гражданской позиции. При этом добавлю, что люди более склонны к протестным действиям, к социальной мобилизации тогда, когда это касается их экономических и социальных прав. Наступление на социальные права возмущает людей больше, чем какие-то абстрактные вещи, такие как нарушения на выборах, против чего, — несмотря на участие в «болотном протесте» людей из регионов, представителей разных социальных слоев, — все же в большей степени выступил так называемый креативный класс, люди, разделяющие либеральные ценности. И второй аспект: я не считаю, что фигура Владимира Путина — центральная в контексте роста протестных настроений. Как показывают мои полевые исследования, для подавляющего большинства людей Владимир Путин стал символом российской нации, так же как флаг Российской Федерации. Он как бы возвышается над схваткой и повседневностью. Поэтому нельзя свести протест к антипутинизму. То есть люди могут одновременно говорить, что «без Путина никуда, он олицетворяет Россию», и очень жестко высказываться против политического курса руководства страны. Прежде всего, против внутриполитического курса, но я видела случаи, когда люди критиковали и внешнюю политику.
Как Вы думаете, в связи с тем, что в людях просыпается некий протест — смогут ли они как-то объединиться, возникнут ли какие-то низовые движения? Или протест все так же будет выражен в голосовании за парламентскую оппозицию?
Это довольно сложный вопрос. Более уверенно могу сказать о том, что, во-первых, в самом обществе наблюдается процесс воссоздания новых социальных связей или, точнее говоря, восстановления солидарных связей. Этот процесс противоположен тому, что мы наблюдали в 90-е годы, когда общество было действительно травматизированным, когда были нарушены традиционные социальные связи. Сейчас общество восстанавливается благодаря различным факторам, в том числе и потому, что в 2000-е годы политическая и экономическая ситуация стабилизировалась, и у людей появилась почва под ногами. Вторым фактором, оказывающим влияние на восстановление социальных связей в обществе, является популистский дискурс. Здесь в качестве примера можно упомянуть выступления Владимира Путина в 2011-12 годы, когда на фоне митингов, организованных либеральной оппозицией, президент как бы отстаивал права и достоинство трудящихся, и люди ему тогда поверили.
Последние два-три года я исследую низовой патриотизм и общаюсь с обычными людьми, необязательно с активистами, даже реже с активистами, чем с «простыми людьми». Согласно моим наблюдениям, в отличие от того, что было в 90-е годы, у людей возник образ страны, в которой они живут (что такое Россия, и как страна структурирована). Если до недавних пор на фоне нарушенных социальных связей людям было сложно с кем-либо солидаризироваться, то сейчас они выражают чувство общности и довольно четко представляют себе общество, в котором живут. В первую очередь это представление соответствует такому обыденному марксизму, согласно которому общество делится на классы. В рамках «классовых» схем есть бедные, а есть богатые; есть тот, кто эксплуатирует, а есть те, кого эксплуатируют. У многих обостренное чувство социального неравенства. У многих противопоставление «между нами, бедными — и трудящимися, и ими». Таким образом, идут процессы солидаризации, когда, например, жители Владивостока, представляя себе, как живут люди на Алтае или в Калининграде, по крайней мере, в своем воображении солидаризируются с такими же рабочими или с такими же пенсионерами, живущими на другом конце страны. При этом люди как бы выходят за пределы «маленькой ячейки общества»: это не только «я и моя семья», или «мой дом – моя крепость». Повторюсь, что, в том числе благодаря патриотическому дискурсу руководства страны (но не только), создается общее национальное пространство, которое и способствует возрождению социального воображения жителей России. Благодаря стабилизации, или ощущению стабилизации, люди стали лучше ориентироваться в обществе, находя себе в нем место. Они более комфортно «обитают» в своем мире, больше общаются и проводят время вместе, налаживают социальные связи. Благодаря развитию социальных связей и социального воображения возникают солидарные связи на низовом уровне. Стоит отметить, что подобные глубинные изменения в обществе могут никак публично не проявиться и не повлечь за собой каких-то массовых протестов или появления нового политического проекта. В то же время эти изменения могут проявляться как угодно. Проект солидаризации в национальном масштабе может проявиться снизу, а может быть использован кем угодно: националистами, популистами, а также самой властью. Для возникновения какой-то альтернативной политической силы недостаточно подобных глубинных трансформаций — у людей должны быть организационные возможности и вера в то, что «мы можем на что-то влиять», вера в свою силу. Пока же люди не очень верят, что они могут чего-то добиться. То есть, с одной стороны, митинги против пенсионной реформы действительно прошли, были довольно массовыми — но этот протест не возымел успеха. А с другой стороны, во-первых, президент Владимир Путин был вынужден публично выступить перед населением, и во-вторых, протест на выборах в четырех регионах все же возымел эффект, и «Единая Россия» там проиграла, или будет проигрывать. Эти события могут служить поводом для восстановления веры людей в свои силы.
