«Скрепные» СМИ: опыт Врангеля
Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев продолжает проводить параллели между современными вооруженными конфликтами и войнами прошлого в серии исторических заметок и ставит вопрос о целесообразности жесткого регулирования работы СМИ с учетом опыта армии Врангеля.
С 1 декабря вступает в силу приказ Федеральной службы безопасности Российской Федерации № 547 «Об утверждении Перечня сведений в области военной, военно-технической деятельности Российской Федерации, которые при их получении иностранными источниками могут быть использованы против безопасности Российской Федерации». В соответствии с его положениями, фактически под запретом оказывается распространение определенных сведений о ходе спецоперации на Украине. В частности, это коснется информации о качестве боевой подготовки войск, их потребностях, состоянии и наличии вооружения, средств связи и спецтехники, соблюдении законности и морально-психологическом климате в армии.
Данное решение ожидаемо спровоцировало дискуссию среди журналистов и публицистов, которые еще ранее выражали обеспокоенность призывами «прижать к ногтю» военкоров. Что вынуждает нас вновь обратиться к опыту конфликтов прошлого.
И в этот раз речь пойдет об опыте «медиаменеджмента» Русской армии образца 1920 г. в Крыму.
Журналисты и кондотьеры
Начать анализ наследия Врангеля и его сподвижников стоит с вопроса: «Имелись ли у крымских журналистов действительно серьезные поводы, чтобы публично критиковать действия власти и заострять внимание на проблемах тыла?».
Если верить белым мемуаристам – да. Так, князь Владимир Оболенский вспоминал, что барон Врангель принял весьма сомнительное решение освободить из тюрем махновцев во главе с атаманом Володиным и предоставить тому право вербовать в свой отряд местный «лихой люд». Предполагалось, что это соединение должно стать значимым подспорьем для белых частей на фронте. На практике создание этого импровизированного ЧВК обернулось скорее проблемами для белогвардейцев. Оболенский пишет: «Володин нарядился в фантастический костюм, вроде запорожского, и вербовал в свой отряд отчаянных головорезов и уголовных преступников. Один знакомый татарин мне с ужасом рассказывал, что видел в отряде Володина маршировавшим по улицам Симферополя человека, который убил и ограбил его родных и отбывал за это наказание в тюрьме. ...Атаман Володин повел свой отряд в Мелитопольский уезд, где воевал преимущественно с мирными жителями, грабил и насильничал».
Проблемы у гражданских возникали и с представителями вполне себе регулярных воинских формирований. Нужно пояснить, что к моменту прибытия в Крым белые войска пребывали в состоянии, которое некоторые современники не без оснований описывали как «полное разложение». Белоэмигрант Григорий Раковский (сын священника, в 1914 г. отправившийся добровольцем на фронт) так охарактеризовал состояние остатков армий Деникина на момент прибытия на полуостров: «Армия была разгромлена морально. В оставленном Новороссийске оставлена была та идея, которая воодушевляла вооруженные силы Юга России в их борьбе с большевиками. У добровольцев и казаков исчезла вера в правоту своего дела. В войсках нарождались новые настроения, пока смутные и неопределенные, но в основе своей носившие характер моральной капитуляции перед большевизмом... «Цветные войска», как теперь их называли, - корниловцы, марковцы, дроздовцы, - сохраняя внешнюю дисциплину, вернее ее видимость, в действительности являлись разнузданными кондотьерами, развращенными грабежами и насилиями до последних пределов... Пьянство, разгул, грабежи, насилия и, что особенно угнетало население, бессудные расстрелы и своеобразные мобилизации, выражавшиеся в том, что добровольцы хватали на улицах всех мужчин и тащили к себе в полки, - вот атрибуты, с которыми прибыл в Крым Добровольческий корпус».
Местные издания обращали внимание на «забавы кондотьеров», и это закономерно приводило к большим проблемам для них. Один из таких эпизодов описывает в своих мемуарах дроздовец Владимир Кравченко: «Был ещё довольно интересный эпизод в городе. Несколько офицеров, патрулировавших по городу, заняв выходы, зашли в редакцию одного местного радикального листка и вежливо попросили редактора назвать им сотрудника листка, который изо дня в день травил "цветные войска", то есть Алексеевцев, Дроздовцев, Корниловцев и Марковцев. Не получив удовлетворительного ответа, пришедшие офицеры перепороли всю редакцию, но так, что никто и не узнал, кто из офицеров там был и произвёл эту экзекуцию».
Бунт монархистов
Внимание со стороны прессы привлекали и очевидные проблемы в организации административного аппарата, в особенности – в рамках ведомств, отвечавших за реализацию экономической политики.
Например, вполне себе монархическая газета «Царь-Колокол» как-то разместила разгромную статью, направленную против министра финансов Михаила Бернацкого. Что послужило поводом для этого? Глава самого денежного ведомства решил создать общество для управления остатками российских валютных резервов, хранившихся во Франции и Великобритании. Каждому из 20 директоров этой организации предполагалось назначить жалование в размере 5 тыс. франков в месяц. Т.е. 10 млн рублей по курсу того времени. За год на содержание правления общества должно было уйти 2,5 млрд. С учетом того, что большинство севастопольских чиновников к тому времени не могли позволить себе такую «роскошь», как яйца и сливочное масло, а семьи многих офицеров-фронтовиков влачили нищенское существование, известия о зарплатах «эффективных менеджеров» вызвали среди сторонников белого дела не самую теплую реакцию.
Как отреагировало командование белых на «бунт монархистов»? Весь тираж издания был конфискован, а выпуск газеты приостановили на месяц.
Скрепно и благолепно
Приведенные выше эпизоды могут создать впечатление, что пресса врангелевского Крыма была насквозь оппозиционной. Напротив, подавляющее большинство изданий находились на дотациях правительства и потому имели сугубо «рептильный» характер. Оболенский отмечает в своих мемуарах: «Злоба, клевета и доносы, с одной стороны, бахвальство и "шапками закидаем", с другой, - основные черты всей этой ужасной, удушающей прессы. А если говорить о направлении, то, за исключением "Таврического Голоса", допускавшего известный либерализм суждений, и "Великой России", старавшейся быть умеренной, все это были газеты определенно правого, явно монархического уклона. Конечно, преобладание правых газет среди субсидировавшихся правительством не было простой случайностью».
Георгий Немирович-Данченко также указывает в мемуарах, что 75% крымских изданий носили откровенно официозный характер.
Тональность прессы была выстроена строго в духе поддержки «традиционных ценностей». Раковский описывает «генеральную линию» проправительственных газет следующим образом: «На чём же базировались те, кто считал себя строителями Новой России? О чём писалось в их газетах, какие лозунги выдвигались на публичных собраниях и с церковных кафедр?
- Православие, Самодержавие и Народность - вот основы русской государственности...
- Россия возродится как "Святая Русь", или России вовсе не будет. Святая Русь поднимется на развалинах Императорской России...
- Русский ренессанс заключается в том, чтобы вызвать к жизни быт, величие, дух нашей допетровской Руси с её сорока сороками церквей, сановитостью, прочностью, Земским Собором и "хозяином", выбранном "от всей земли"».
Иногда, впрочем, «акулы пера» впадали в откровенное мракорбесие. Немирович-Данченко упоминает об одном из таких эпизодов: «29 июня в Севастополе вышел первый номер понедельничной газеты "Русская Правда" с двумя статьями антисемитского направления. О ее редакторе некоторые чины Отдела Генерального Штаба отзывались мне с большой похвалой, как о пламенном борце за русское дело и высоко талантливом публицисте.
Каково же было мое удивление, когда, придя на другой день вечером с докладом к Начальнику Военного Управления, я застал генерал-майора В.П. Никольского в большом смущении.
Вот, посмотрите, что произошло, сказал он мне, протягивая листок блокнота, на котором рукой Главнокомандующего был написан приказ.
В приказе этом за пропуск в печать статей в газете "Русская Правда", в которых одна часть населения натравливалась на другую, мне объявлялся выговор, цензор отрешался от должности, а газета закрывалась навсегда.
Сам ген. Врангель газет, а в особенности понедельничных, читать не имел возможности. Но так как представители еврейской колонии в Севастополе показали номер "Русской Правды" начальнику Американской военной миссии (переполненной еврейскими переводчиками), а тот, в свою очередь, принес жалобу на русского журналиста Главнокомандующему, - ген. Врангель поторопился издать соответствующий приказ».
Конвейер очковтирательства
При этом достоверность в описании крымскими СМИ событий на фронте регулярно приносилась в жертву политической целесообразности. Что в итоге во многом способствовало трагедии белого тыла. Раковский вспоминал: «До последнего момента тыл был загипнотизирован лживыми сообщениями ставки. Нужно было прямо поражаться тому бесстыдству, с которым официальные круги извращали обстановку. Никогда ещё в стане белых не было такой беззастенчивой рекламы. Никогда ещё с такой смелостью не вводили в заблуждение русского и европейского общественного мнения. Даже в тот момент, когда началась катастрофа, не только крымские газеты, но и вся европейская пресса, почти все заграничные русские газеты, кроме пражской "Воли России", восхваляли Врангеля за его успехи. Лесть и ложь прикрывали собою развал фронта и дезорганизацию тыла.
Более чем характерно, что даже в четверг 29 октября (11 ноября) в Симферополе ничего не знали о том, что катастрофа уже наступила. Правда, накануне известия с фронта говорили о яростных атаках противника уже на Юшунские позиции. В городе заговорили было о том, что создаётся критическое положение. Однако, вечером в четверг начальник гарнизона заявил журналистам, что положение на фронте серьёзное, но что приняты все меры и что нет никаких оснований к тому, чтобы опасаться за судьбу Симферополя». Для полноты понимания картины поясним: именно 11 ноября 1920 г. началась эвакуация армии Врангеля из Крыма.
И многие жители полуострова наивно верили официозным изданиям. Более того, крымским журналистам доверяли даже уже осевшие в Европе представители первых волн эмиграции. Осевший в Париже Эммануил Маргулиес (экс-министр торговли промышленности, снабжения и здравоохранения в правительстве Юденича) оставил в те дни в своем дневнике следующую запись: «"Отрывные календари" - люди, не помнящие того, что было вчера, а таких сейчас в Париже сотни - кричат, захлёбываясь: "отступление Врангеля - гениальный маневр, увидите, что останется от большевиков через две недели"...».
Пароходы отчаяния
Чем же в реальности обернулась для сторонников белого дела вера в правдивость заявлений прессы о «заманивании большевиков в огневой мешок»?
Монархист, в прошлом надворный советник и чиновник особых поручений, начальник отдела печати Гражданского управления Правительства Юга России Георгий Немирович-Данченко так описывал их судьбу: «Несмотря на то, что я запасся всеми необходимыми удостоверениями для погрузки на "Рион" и подлежал "обязательной эвакуации", на пароход удалось попасть каким-то чудом, после шестичасового стояния в толпе и душу раздирающих сцен у трапа... На глазах у чаявших попасть на спасительный пароход, сперва грузили свиней для питания тыловых превосходительств и ящики с увозимым казённым добром, а затем, уже под вечер, вспомнили о "штатских": журналистах, врачах, сестрах милосердия, профессорах и прокурорах. Генерал Петров распоряжался порядком эвакуации, уцепившись обеими руками в загривки двух своих ординарцев и брыкая ногами в лицо запоздавшим женщинам. Когда какая-нибудь унылая фигура не повиновалась его окрикам, тогда появлялись рослые молодцы с винтовками с примкнутыми штыками, и пожитки несчастного летели в море. Ещё на берегу чернела густая толпа народа, когда трапы начали панически убирать (как потом выяснилось, кто-то шепнул ген. Петрову, что большевики готовят нападение на пароход), и доступ на пароход был прекращён. Полурастерзанные, оглушённые тумаками и площадной бранью, грохнулись мы наконец на палубу "Риона".
Вся палуба - сплошной военный лагерь, напоминающий пир Батыя после битвы при Калке. Вся эта публика чертыхается, чавкает, храпит, справляет естественные потребности, толкается отчаянно коленями и локтями, орёт и запугивает друг друга чудовищными угрозами. То тут, то там разнимают сцепившихся тыловых полковников и капитанов, готовых друг друга застрелить из-за кружки кипятку или передвинутого чемодана. Ходят друг другу по ногам, обливают борщом и кипятком, ругаются в очередях у уборных площадной бранью, не стесняясь близостью женщин и детей.
А в каютах расположилась привилегированная публика, в погонах и без оных. Вся тыловая накипь, квалифицированные авантюристы, шакалы и гиены гражданской войны со своими самками, червонные валеты в фантастических формах, исполненные показного апломба, способные на любую низость, вплоть до убийства беззащитного - всё это пьянствует, поедает консервы, неуклюже перекатываясь немытым телом и скручивая корявыми пальцами бесчисленные "собачьи ножки"».
Опыт врангелевского Крыма позволяет вполне однозначно заключить: комплиментарность СМИ и отсутствие систематической критики в адрес политического и военного руководства со стороны прессы не гарантируют властям прочный тыл. Напротив, отсутствие полноценно работающей «четвертой власти» способствует разложению управленческого аппарата, распространению очковтирательства и дезинформированию командования офицерами-исполнителями. Нарушается нормальная обратная связь между обществом и властью, в результате чего последняя теряет возможность точно оценивать последствия собственных решений.
