Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев – о популизме в России, его электоральных разновидностях и появлении нового вида, который может привести к экономическому и управленческому коллапсу.

Волна популизма у берегов России

Единый день голосования в 2018 году запомнится большинству россиян в первую очередь благодаря ажиотажу вокруг второго тура голосования на выборах губернаторов сразу в четырех регионах. И мало кто обратит внимание на другой, не менее значимый итог выборов.

Как только в СМИ были опубликованы первые сведения о результатах голосования, стало ясно, что они существенно расходятся с данными экзит-пуллов. Более того, результаты большинства количественных исследований, проведенных социологами, оказались нерепрезентативны. На фоне успешного применения качественных методов это позволяет сделать два вывода. Во-первых, что в российском обществе в предшествующие годы успела сформироваться «спираль молчания». Взгляды и предпочтения, которые принято считать общераспространенными, являются не столь уж универсальными. И многие из россиян, публично лояльных власти, в действительности придерживаются иных убеждений. Во-вторых, стереотип о «всеобщем» характере одобрения сложившейся политической системы начинает терять свою власть над умами. Люди опасаются открыто ее критиковать, но при возможности выказывают свое неодобрение.

Аналогичные процессы мы уже могли наблюдать в странах Запада накануне кризиса традиционной политической системы. Это стало поводом для заявлений о том, что волна электорального популизма либо уже добралась до берегов России, либо накроет ее в течение ближайших 6 – 7 лет.

Произошедшее ставит экспертное сообщество перед целым рядом вопросов. Что следует понимать под термином «популизм»? Насколько чужда (или, напротив, привычна) для России его электоральная разновидность? И насколько реальны прогнозы повторения «западных сценариев» на российской почве?

Многоликий популизм

Понятие «популизм» не имеет четкого, общепризнанного определения. Большинство специалистов понимают под этим термином совокупность организационно-политических приемов. Популизм не привязан к какой-либо идеологии и в равной степени используется правыми, левыми, либералами и т.д.

В негативном смысле под популизмом понимается реализация политических амбиций за счет необоснованной критики правящей элиты и заведомо нереализуемых обещаний, «патологию» демократии. При этом подразумевается, что не выполнимость такого рода посулов осознают как эксперты в соответствующей сфере, так и сам щедро раздающий обещания политик.

Однако существуют и более позитивные оценки этого явления. Так, популизм истолковывают как требование расширить для «рядовых граждан» доступ к выработке и принятию политических решений, основанное на признании «исконной мудрости» народного управления. Обращают внимание и на значимость популизма для диагностики состояния политической системы. Рост влияния популистов рассматривается как реакция на дисфункцию политических институтов, сигнал о сбое в системе демократии.

Рост волны «электорального популизма» на Западе после кризиса 2008 г. способствовал тому, что этим термином стали обозначать базовую модель современного политического транзита.

Существует и точка зрения, согласно которой популизм – скорее ярлык, который представители правящей элиты навешивают на любых конкурентов, решившихся посягнуть на их место у кормила власти.

Однако разнообразные трактовки данного понятия объединяет ряд общих признаков. Во-первых, популизм всегда подразумевает апелляцию ко мнению, воле и интересам народа. Этим термином в данном случае обозначают не все общество в целом, а лишь пресловутые «простые люди», отделенные от элиты. Стоит отметить, что попытки популистов присвоить себе право говорить от имени народа зачастую не мешают популистам выстраивать свои структуры вокруг вождей-харизматиков. Поднимая на щит интересы масс, популисты далеко не всегда доверяют им принятие политических решений. Не случайно многие партии популистского типа (как, например, ЛДПР) носят вождистский характер.

Во-вторых, для «популизма на практике» характерно продвижение «народной повестки». В данном случае стоит пояснить, что речь не идет просто о выражении интересов и устремлений граждан, выявленных при помощи количественных социологических методов.

Политик-популист выражает в своих лозунгах те чаяния избирателей, о которых «простой человек» вряд ли поведает интервьюеру или даже признается хорошим знакомым. Именно по этой причине популистская повестка чаще всего радикальная и неполиткорректна. Секрет успеха популиста заключается в том, что он в полный голос требует того, о чем многие предпочитают говорить шепотом. Во многом именно этим объясняется феномен Владимира Жириновского.

Еще одним отличием «народной повестки» может служить концентрация внимания на резонансных инфоповодах, которые не находят должного отражения в крупных СМИ. И государство, и масс медиа имеют собственную информационную политику. И далеко не всегда представления экспертов соответствуют настрою и интересам аудитории. Стремление создать позитивную повестку часто воспринимают как желание «лакировать» действительности, а сокрытие определенных материалов от глаз общественности (например, по соображениям безопасности) – как попытку замолчать проблему, исказить реальные события или заретушировать ошибки властей.

Пользуясь этим, политики-популисты раз за разом поднимают на щит тему «заговора молчания». В случае России этим активно увлекаются в первую очередь представители оппозиции. Массовая эвакуация персонала и посетителей в результате анонимных звонков осенью 2017 г., «дело Соколовского», пытки в ярославской колонии № 1, марш памяти Бориса Немцова, протесты против пенсионной реформы – вот далеко не полный список событий, отсутствие внимания к которым ставят в вину федеральным СМИ.

Политические маргиналы, использующие популистские методы, и вовсе прибегают к откровенной конспирологии. Темой для обсуждения в этом случае чаще всего становится какое-либо трагическое событие. Наглядным примером здесь могут служить спекуляции вокруг пожара в торговом центре «Зимняя вишня» или массового убийства в Кемерово.

Наконец, «народная повестка» формируется за счет постправды. Обращаясь к электорату, популист говорит людям-то, что они желают услышать. В крайних случаях постправда может обрести даже форму откровенной лжи.

Последнее прекрасно понимают сами избиратели. Практика радикальных форм постправды неоднократно была осмеяна в массовой культуре. В кинокомедии «День выборов» кандидат Цаплин, выступая перед рабочими завода по производству чапельников, не стал сообщать аудитории горькую правду. Вместо того, чтобы признать бесперспективность градообразующего производства, кандидат дал избирателям заведомо невыполнимые обещания. Он обязался добиться запрета на производство сковородок с ручками, и эта ложь принесла ему поддержку собравшихся, потому что соответствовала их ожиданиям и надеждам.

Секрет успеха политиков, практикующих использование постправды (включая ее радикальные формы), достаточно прост. Избиратель «сам обманываться рад». Обещания популистов хотя бы временно избавляют его от страха перед неопределенным будущим, «которое темно и полно ужасов».

Во-третьих, имидж политика-популиста формируется за счет придания ему «народности». Последнее подразумевает как эффект сходства со «среднестатистическим избирателем», так и демонстрацию политиком качеств, традиционно приписываемых «истинному лидеру» в конкретном обществе.

Доказать, что он «свой», принципиально важно для политика-популиста. По этой причине он часто воспроизводит бытовые привычки «рядовых избирателей», демонстрирует приверженность тем же увлечениям и формам проведения досуга. «Я обычный человек. Под праздник могу и выпить под хорошую закуску. Просто я такой же как вы» – убеждает жителей Самарской области один из героев «Дня выборов».

Сама речь политика-популиста заметно отличается от сухого языка отчетов или «высокого слога» выступлений на международных конференциях. Его выступления отличают эмоциональность, простота и местами даже грубость. Элементами популистской риторики периодически пользуются даже «системные политики», включая первых лиц государства. Именно благодаря этому политический лексикон современной России пополнился такими оборотами, как «мочить в сортире», «котлеты отдельно, мухи отдельно» и «хватит кошмарить бизнес».

Задача формирования «народного имиджа» решается в том числе путем «присвоения» конкретной идентичности. Выступая перед разными сегментами своего электората, кандидат может с легкостью менять амплуа. Избирателям-военным он представляется «внуком заживо репрессированных маршалов Блюхера и Тухачевского», а на казачьем сходе выступает в качестве «внучатого племянника Григория Мелехова». В некоторых случаях граждане могут сами приписать политику определенное происхождение, чтобы облегчить задачу самоидентификации с ним. Например, после того, как Владимир Васильев возглавил Дагестан, местные жителя начали искать в его внешности черты сходства с коренными народами республики. В такой ситуации от политика требуется лишь одно – не препятствовать «народному творчеству».

Типично популистским ходом является пользование услугами общественных учреждений на общих условиях. Хотя, конечно, степень «укорененности» соответствующих методов в политическую практику от государства к государству может существенно отличаться. Президент, сидящий в очереди к врачу в поликлинике, или премьер-министр, летящий зарубеж бизнес-классом, – такого рода жесты пока еще немыслимы для России. Пока отечественные политики высокого ранга находят иные способы демонстрации свое близости к народу. Например, регулярно принимают участие в торжественных религиозных мероприятиях.

Демонстрация стереотипных качеств, приписываемых «настоящему лидеру» в сознании масс, также является важным элементом популизма. К соответствующим жестам любят прибегать не только «альтернативщики», но и представители традиционных, системных политических сил. В случае России это ярче всего проявляется на примере занятия «мужественными» видами спорта. Увлечение Владимира Путина дзюдо, горными лыжами и хоккеем – это в том числе повод продемонстрировать физическую силу и волевые качества президента.

В-четвертых, универсальным признаком практики популизма является обращение к страхам и фобиям «рядового гражданина». Все без исключения политические партии активно используют фантомный образ врага, чтобы контролировать действия избирателей. «Единая Россия» защищает свой электорат от «иностранных агентов» и «зарубежных недругов», ЛДПР – от нелегальных мигрантов и радикальных исламистов, КПРФ – от «кровопийц-олигархов», несистемные либеральные партии – от «коррумпированных силовиков». Страх перед «чужим» позволяет консолидировать избирателя, убедить его в необходимости заведомо непопулярных мер либо разжечь в массах агрессию по отношению к источнику угрозы.

Наконец, популизм предполагает упрощение и политической проблематики, и средств ее решения. Политическое сознания обывателя априори мифологично. Его отличают упрощенность, непротиворечивость, наличие ярко выраженного эмоционального компонента, во многом символическая природа. Мир «большой политики» априори слишком сложен для большинства «простых людей». Они не имеют ни навыков, ни желания, ни времени, чтобы разбираться в хитросплетениях политической борьбы. И популисты охотно этим пользуются. Они предлагают избирателю простые и доступные решения. Их не страшит гордиев узел застарелых системных проблем, за которые не решаются взяться традиционные партии. Риски негативных последствий такого рода «ковбойских решений», как правило, отметаются.

Электоральный популизм made in Russia

Как уже можно было понять, сам по себе популизм давно и прочно вошел в российскую политическую традицию. Электоральная его разновидность также была успешно освоена отечественным истеблишментом.
Последнее в равной степени справедливо как для представителей власти, так и для оппозиции. Элементы популизма мы можем обнаружить и в рамках кампаний федерального масштаба, и на региональном уровне.

В ходе выборов в Госдуму в 2003 г. «Единая Россия» обещала избирателям сделать «московский уровень жизни» общедоступным для жителей всех регионов страны. Программа партии также включала в себя такой пункт, как увеличение отпуска по уходу за ребенком до 6 лет (с сохранением трудового стажа). Одновременно ЛДПР сулила своему электорату в течение 2-3 лет ликвидировать организованную преступность, добиться смены федерального устройства России на унитарное и списать все долги промышленным и сельскохозяйственным предприятиям. Кандидаты от избирательного блока «Родина» уверяли избирателей, что в случае их победы минимальная зарплата увеличится в 4 раза, а размер пенсий удвоится. Соратники Григория Явлинского завлекали граждан обещаниями в течение 2 лет создать 40 миллионов высокооплачиваемых рабочих мест и осуществить переход к полностью контрактной армии.

В 2007 г. избирателей ожидали не менее щедрые обещания. Единоросы заявляли о намерении уравнять МРОТ и прожиточный минимум уже в 2008 г. и увеличить пенсии в 2 раза в ближайшие годы. Представители партии власти также обязались не допустить сокращения ни одного бюджетного места в системе высшего образования. КПРФ пошла еще дальше. Однопартийцы Геннадия Зюганова обещали в 5 раз увеличить размер минимальной пенсии, а также добиться того, чтобы расходы на коммунальные услуги составляли не более 10% совокупного дохода российской семьи. Коммунисты ручались, что освободят от уплаты налогов граждан с доходом менее 10 тысяч рублей в месяц на члена семьи. Они обещали также ввести специальные налоги на предметы роскоши и элитную недвижимость. Заработная плата учителя и врача должна была увеличится повысится в 3–5 раз.

Соратники Владимира Жириновского в 2007 г. манили электорат обещаниями на треть сократить численность бюрократии, отменить большую часть налогов и провести уголовную амнистию в отношении лиц, совершивших незначительные правонарушения. Кроме того, ЛДПР заявляла о планах создать на территории Северного Кавказа 3 губернии, населенные преимущественно этническими русскими, и «наглухо перекрыть» границу с Грузией и Азербайджаном.

В 2011 г. кандидаты от «Единой России» заявляли о намерении на треть сократить смертность среди мужчин трудоспособного возраста. Время ожидания в очереди в поликлинике обещали сократить до 20 минут. В течение 2 лет «партия власти» планировала добиться развертывания всероссийской программы по созданию фондов муниципального и государственного жилья. Впрочем, на фоне программ партий-конкурентов эти заверения смотрелись достаточно скромно. Например, КПРФ обещала национализировать сырьевые отрасли, железные дороги, металлургию, авиа- и машиностроение, а также электроэнергетику. Коммунисты заявляли и о планах понизить тарифы на ГСМ, уголь и электроэнергию, обеспечить семьи с низким доходом бесплатным жильем, а прочим предоставить ипотеку по ставке не более 5% годовых.

Выборы 2016 г. также не обошлись без популизма. В процессе борьбы за места в нижней палате парламента эсеры обещали поднять уровень оплаты труда в 3 раза, а также увеличить размер стипендий до величины не менее 50% от прожиточного минимума. В программу КПРФ включили пункт о национализации нефтяной и газовой отраслей, ключевых банков, электроэнергетики, железных дорог, систем связи и предприятий ВПК. ЛДПР презентовала избирателям планы закрыть границу от трудовых мигрантов на 5 лет, национализировать тяжелую промышленность и законодательно ограничить максимальную разницу в доходах в 10 раз.

Примеры использования популизма в ходе электоральных кампаний регионального уровня также многочисленны. Так, жители Омска и Красноярска могут вспомнить о том, что с начала 2000-х гг. почти каждый кандидат накануне выборов губернатора обещал достроить метро в региональном центре. В ходе выборов в Мосгордуму в 2005 г. партия «Яблоко» сулила жителям столицы в 2 раза увеличить расходы на дорожное строительство, в течение 10 лет провести метро в каждый район с населением свыше 50 тысяч человек и в 3 раза повысить размер надбавки неработающим пенсионерам. Накануне выборов в Госсовет Коми в марте 2011 г. местные эсеры выступили с требованием оставлять в региональном бюджете не менее половины собираемых в республике налогов.

Наличие в предвыборных программах партий и конкретных политиков популистских лозунгов и обещаний сложно однозначно осудить. При всех минусах популизма необходимо признать, что отказ от соответствующих тактик может быть эффективен лишь в одном случае. Если все участники электоральной борьбы одновременно отринут популистские практики. В противном случае акторы, решившие сохранить верность традициям популизма, окажутся в более выигрышном положении, нежели их более честные конкуренты. Главная проблема популизма заключается не в наличии предложения, а в постоянстве спроса.

Отдельно следует обратить внимание на такую составляющую популистской традиции в России, как «популизм первых лиц». Представители федерального и регионального руководства давно сумели понять, каким образом предстать в глазах народа не представителем «ненавистной элиты», а защитником «простого человека» перед «бездушной бюрократической машиной».

Достижению этого способствуют два типа практик. С одной стороны, высокопоставленные чиновники периодически проводят публичные «разносы» подчиненных, критикуя их от лица народа. Из числа последних выступлений такого рода можно упомянуть, как наиболее яркий, можно вспомнить «разнос», устроенный Радием Хабировым членам правительства Башкирии 15 октября на оперативном совещании регионального кабмина. Ранее любовью к такого рода акциям успели прославиться такие губернаторы, как Андрей Воробьев (Московская область), Сергей Морозов (Ульяновская область) и Александр Ткачев (Краснодарский край). С другой стороны, был внедрен такой формат общения с потенциальными избирателями, как публичный прием просьб со стороны конкретных граждан. В наиболее рафинированном и технологически отточенном виде этот формат представлен в виде «Прямой линии с Владимиром Путиным».

Новое вино, старые меха и национальная специфика

На первый взгляд, популизм давно успел войти в плоть и кровь российской политической системы. Однако данное обстоятельство само по себе не нивелирует риски, порожденные поднявшейся на Западе волны «нового типа». Последний заметно отличается от традиционной модели популизма. Его специфику формирует целый комплекс особых установок.

Для нового популизма характерны ориентация на возвращение к «славному прошлому», замена идеологии набором конкретных ценностей, тактическая и идеологическая гибкость, позволяющая нивелировать элементы антиобраза. Новые популисты формируют свои политические структуры на базе протестного движения. Их опора – это средний класс или люди, принадлежавшие к нему до начала неолиберальных реформ или экономических кризисов. Тактика новых популистов основана на радикализации дискурса по наиболее острым вопросам общественно-политической повестки.

Популизм нового типа несет в себе существенные риски, способен привести к распространению дилетантизма в политике, принятию радикальных, чреватых высокими рисками решений. Наконец, «новый популизм» может легко привести к экономическому и управленческому коллапсу по причине сопротивления элит.

Но приживется ли новый тип популизма на российской почве?

На данный момент политическая практика позволяет поставить перспективы такого сценария развития событий под сомнение. В период, последовавший за анонсированием пенсионной реформы, наблюдался существенный рост протестных настроений. Однако соответствующую повестку успела перехватить системная оппозиция в лице КПРФ. Недовольные так и не сумели сплотиться вокруг новой политической силы. И в данном случае речь идет о системном сбое. «Рассерженные горожане» уже не в первый раз теряют возможность создать собственную партию или движение. Ни «болотный протест», ни массовые митинги 2017 г. так и не привели к созданию российской вариации «Podemos» или «Движения пяти звезд».

И потому в ходе Единого дня голосования в 2017 г. недовольным горожанам оставалось лишь поддержать (в знак протеста) партии системной оппозиции, встроенные в структуру российского истеблишмента.

Проблемы с воспроизводством западного опыта в России заданы объективно. Возможности для радикализации политического дискурса заметно ограничены, в особенности – для популистов правого толка. Лидеры «Альтернативы для Германии» могут себе позволить публично пообещать депортировать в Анатолию депутата бундестага – этнического турка. А партия «Фламандский интерес» открыто выступает против распространения фундаментального ислама. В российских условиях такого рода действия неизбежно привели либо к обвинениям по ст. 282 УК РФ, либо к «показательной порке» со стороны политического руководства. В качестве примера последнего можно вспомнить о публичной обструкции Владимира Жириновского после его призывов ограничить рождаемость на Северном Кавказе). Нельзя забывать и о возможности серьезного конфликта правых популистов с влиятельными региональными элитами.

На митингах «Podemos» и СИРИЗЫ неоднократно происходили стычки с полицией, и не так уж редко в стражей порядка летели бутылки с зажигательной смесью. Однако эти партии продолжают вполне успешно функционировать, а их активисты остаются на свободе. Вспомним, что, для сравнения, в ходе «болотного дела» протестующим пришлось отвечать только за скол зубной эмали у полицейского.

Помимо того, в силу специфики российской политической культуры отечественным популистам недоступна тактическая гибкость их европейских «коллег». Немецкие правые популисты пытаются выстроить диалог с ЛГБТ-сообществом, а их бельгийские единомышленники опираются на поддержку хасидской общины Антверпена. Несложно представить судьбу российских правых популистов, если бы они попытались действовать аналогичным образом.

В России нет ни многочисленного среднего класса, обладающего полноценным самосознанием и системой традиций, ни образа «сакрального прошлого», в которое можно вернуться. В последние годы в России начал наблюдаться процесс смены локуса контроля с внешнего на внутренний, однако патерналистские установки населения все еще сохраняют солидную прочность.

Развитие популизма нового типа в России возможно, но оно будет протекать либо в ограниченных масштабах (преимущественно - на территории крупных мегаполисов), либо должно сопровождаться существенной мутацией популизма, его адаптацией к новым условиям. Ожидать воспроизводства на российской почве западных сценариев не представляется возможным. Слишком большие отличия существуют как с точки зрения социальной среды, так и политической традиции. Беспочвенность такого рода ожиданий наглядно демонстрирует политическая практика. Российские «новые популисты» показали неспособность создать альтернативы традиционным политическим партиям (хотя бы в форме неформализованного движения). Как следствие, основными бенефициарами растущего социального недовольства пока остаются партии системной оппозиции.