Искушения «новых людей»
Политолог, эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин продолжает делиться своими наблюдениями, на сей раз – о внутренней политической жизни России, зачатках популизма, популярности политизированного ютуба и зарождении массового слоя новых разночинцев.
Шесть лет я жил в эмиграции в Швеции и очень тосковал по родине. Я читал новости, блоги, рассылки, очень внимательно следил за происходящим и… постепенно переставал понимать, что происходит с Россией.
Живя в Швеции, я, конечно, смотрел на Россию из контекста происходящих на Западе процессов. А главной интригой внутренней политической жизни западных обществ является то, что очень обобщенно называют популизмом. Политический популизм вырастает из глубокой социальной поляризации, когда средний класс, составлявший социальную основу стабильности западной модели капитализма, быстро расслаивается, пополняя нижние и верхние слои, между которыми постепенно образуется пропасть.
За последние 3-4 десятилетия вместе с имущественным неравенством выросла концентрация политической власти в руках верхушки общества. Крупный капитал, политический истеблишмент, руководители медиа, военно-промышленное лобби захватили все рычаги реальной власти, вырвав их из рук представителей народа. Но, если в России этот процесс привел к становлению классического авторитаризма, то на Западе демократические декорации сохраняются чуть более бережно. Но система выработала центристский консенсус, когда все партии более или менее согласны относительно генерального вектора развития.
И вот, по мере того как все большее количество людей оказывается за границей процветания, они с удивлением обнаруживают, что несмотря на демократическую риторику политиков, у них нет никаких реальных рычагов, чтобы повлиять на курс развития своего общества. И в последние годы мы видим в разных странах Запада процессы кристализации вот этих отверженных, вытесненных вниз, выдавленных за пределы политической системы людей. Этот процесс политической и электоральной мобилизации новых «отверженных» и называют популизмом.
Политики-популисты строят свою программу и свои кампании через прямое противостояние правящему классу. Даже когда люди голосуют за правых, за все эти Альтерантивы для Германии, Национальный фронт, партию независимости Соединенного королевства, Шведских демократов – они голосуют не только и не столько за антимигрантскую программу, сколько протестуют против монолитного консенсуса, который до сих пор господствовал и среди левых, и среди правых партий. Такую же социальную поляризацию мы наблюдали и во время движения Желтых жилетов во Франции, когда безработные, рабочие, служащие, мелкие предприниматели объединялись в общей ненависти к правящей олигархии и ее клиентеле в виде политиков, придворных журналистов, верхушки среднего класса.
***
Из эмиграции я видел, что пенсионная реформа, проведенная администрацией Владимира Путина вдруг спровоцировала если не лавину, то большой оползень в общественных настроениях. Рейтинги Путина, которые казались намертво прибитыми к потолку стали плавно, но неостановимо пикировать вниз. Еще быстрее падали рейтинги доверия к другим политикам и институтам власти. Впервые за четверть века большинство людей стали считать, что стране больше нужны перемены, а не стабильность.
Весь последний год то здесь, то там происходят очень интенсивные вспышки гнева и социального протеста. Это и Волоколамск, и Кемерово, и протесты против пенсионной реформы, и Шиес, и Екатеринбург.
Наконец, я видел, что буквально на глазах появляется нечто принципиально новое: аудитория политизированного ютуба. Бурно росло число подписчиков блогеров всех направлений, но особенно сильный рост охватил левый сектор. Я смотрел и не верил своим глазам: кто все эти десятки тысяч людей, которые смотрят Семина, Вестник Бури, канал Левого Фронта и тд.? Только за первые три месяца этого года 20 самых больших левых блогов получили полмиллиона новых подписчиков. Рост других идеологических секторов, хоть и не был таким впечатляющим в последние месяцы, лишь подтверждал алармистские догадки.
Из этого набора фактов, я и делал свои выводы, сравнивая эти явления с тем, что на моих глазах происходило в Швеции и других странах Европы.
***
Эти догадки не были слишком уж оригинальными: похоже, думал я, в России началось тоже самое, что и везде. Массовые слои приходят в движение и нарастает противостояние низов и верхов.
Но первый месяц на родине заставил меня сильно поменять свои взгляды на происходящее.
Теперь мне кажется, что говорить о популизме в России пока еще рано. Массовые слои пока «тянут лямку», и их растущее недовольство еще не вышло на поверхность. Отчасти, наверное, из-за разницы в политической системе. В России нет никаких популистских политиков, за которых можно было бы проголосовать, а все выборы довольно жестко контролируются сверху. А до более радикальных проявлений недовольства, по сравнению с протестным голосованием, ситуация пока не дозрела.
Зато в России есть то, чего нет на Западе.
В 1990-х в стране царила сплошная социальная катастрофа. Большинство народа провалилось в социальный ад, но этот ад был очень динамичным местом. Люди, словно комочки в кипящем растворе поднимались и опускались на дно с головокружительной быстротой. В течении одного года человек мог побыть рабочим, бандитом, предпринимателем, авантюристом, нищим и богачом. На фоне общей катастрофы кое-кто делал сумасшедшие карьеры и состояния.
В 2000-х хаос стал отступать, новый российский капитализм достиг равновесия и стал быстро расти. Возникшие из криминальной войны всех со всеми крупные корпорации и вновь окрепшее государство предложили тысячи новых вакансий. Стать миллионером в мгновение ока уже было нельзя, но многие молодые жители мегаполисов стали делать государственные и корпоративные карьеры. В стране происходила «революция менеджеров».
Но теперь и это в прошлом. Вертикальная мобильность почти остановилась. Все хлебные места наверху оказались прочно заняты. В коррумпированной системе, они вообще стали практически передаваться по наследству. К тому же прекратился экономический рост.
Монополизация привела к тому, что крупный бизнес во-многом вытеснил стихию мелкого бизнеса.
Больнее всего это ударило по молодежи, у которой просто не остается никаких перспектив: ни сделать карьеру, ни разбогатеть, ни реализоваться. В стране по-прежнему, высокий уровень высшего образования, которое получают 30% людей. Но им все сложнее применить полученные знания и удовлетворить амбиции.
В итоге, накапливается критическая масса людей, чувствующих себя лишними в обществе. На фоне общей массы это, по-прежнему, абсолютное меньшинство. Но в абсолютных числах, речь идет про сотни тысяч и даже миллионы людей.
В истории России такое уже происходило. В 19 столетии империя стала штамповать все больше образованных людей, но обеспечивать их работой еще не могла. Их карьеры упирались в привилегии дворянства. Их вкусы и убеждения сталкивались с консервативной идеологией, вездесущими запретами и атмосферой полицейщины и цензуры. И вот эти «лишние» люди стали формировать тот слой, который известен под именем разночинцев, а потом превратился в российскую интеллигенцию, знаменитую своим правдоискательством и фрондерством.
На Западе такие лишние люди тоже появлялись, но система успевала их утилизировать разными способами. В прошлом, они пополняли ряды эмигрантов в Америку и становились искателями приключений в колониях. Да и более развитые экономики стран Европы переваривали больше образованных и амбициозных людей.
Сегодня на наших глазах в России вновь появляется массовый слой новых разночинцев. Это те, кто заканчивает ВУЗ, но уже понимает, что его особенно никто не ждет во взрослой экономике. Разве что в роли разносчика Яндекс-еды или таксиста. Это школьники и студенты, которые нутром чувствуют всю фальшь официальной пропаганды и ищут любые идеологические альтернативы мейнстриму. Среди этих людей немало и представителей среднего поколения, но доминируют те, кого сегодня называют «школотой», и кто составляет костяк протестных акций в больших городах.
На Западе эти самые буйные, самые радикальные элементы могут себя найти в официальной политике. Ну, например, именно выпускники колледжей, которые не могли найти себя на рынке труда стали ядром массовой кампании Берни Сандерса в США в 2016 году. В России такие ребята идут в радикальные организации, во внепарламентскую оппозицию, к тому же Навальному, потому что никаких ярких парламентских кампаний просто нет.
А еще больше эти новые разночинцы идут в политический ютуб, и в качестве блогеров, и в качестве зрителей, формируя ту самую политизированную и активную аудиторию, которая и задает нынешнюю динамику общественной борьбы.
Может быть разница между Россией и Западом как раз в том, что эти новые разночинцы, самые пассионарные элементы нации, относительно изолированы от большого общества, от массовых слоев.
Точно также дело обстояло и на рубеже 19-20 вв. Радикальные студенты шли из столиц в деревню, в народ, чтобы поднимать восстание против царя и помещиков, а крестьяне, во имя которых они и жертвовали собою, доносили на них в полицию. Сегодня очень похожая ситуация: радикальные оппозиционные демонстрации собирают тысячи участников, но миллионы простых россиян им пока не доверяют, а иногда и вообще предпочитают «привычную» власть при всех ее все более очевидных недостатках этим подозрительным столичным бузотерам.
На Западе это разделение менее выражено. Традиции массового политического участия, и относительная доступность «протестного голосования» приводят к тому, что самые буйные становятся «популистскими политиками», а массы за них все более уверенно голосуют. А у нас опять, как и сто лет назад, вырисовывается конфликт между кандидатами в «авангард» и основной массой народа.
И здесь есть целый ряд угроз. Ощущение социальной изоляции подталкивает людей к эскапизму, к стремлению отгородится от «инертной массы». Это может проявляться по-разному. Например, своеобразным радикальным эскапизмом может стать терроризм. Парень, подорвавший себя в здании приемной ФСБ в Архангельске минувшей осенью, пошел именно по этому пути. Таких примеров, когда стремление освободить народ от угнетения ведет к бомбизму, много и в российской, и в западной истории. Другой сценарий – жестокое разочарование. Когда человек опускает руки, мол, в «этой стране» никогда не будет никаких перемен, потому что «народ такой», «гены рабства» и т.д. и т.п. Именно это подпитывает настроения о том, что «пора валить».
Наконец, третий сценарий эскапистского поведения политизированной аудитории заключается в строительстве доктринальных сект.
Реальность отталкивает, связи с массами нет. Народные симпатии, настроения и нужды не создают для активного меньшинства никаких ориентиров, и вот, пассионарные «разночинцы» пытаются строить свой собственный мир, свою утопию. Они образуют кружки и группы единомышленников, которые читают одинаковые книги, будь это Айн Рэнд или Карл Маркс; люди в этих группах исповедуют одинаковые ценности, верят в одни идеалы. Во всех этих кружках, в этих пабликах и на этих ю-туб каналах хорошо, комфортно. Зло бичуется, покровы срываются, аргументы звучат правильно, привычно и убедительно. Лайки наполняют мир смыслом и комфортом. В противовес отталкивающему внешнему миру, неприглядной реальности возникает уютное убежище, с тепой ламповой атмосферой, с ощущением понимания мира, часто даже с чувственным переживанием собственной миссии, важности своего дела, которое заключается, например, в поиске новых единомышленников или в штудировании трудов классиков.
Сегодня это стало уже вполне ощутимым трендом в политизированной части ю-туба. Отгородиться от участия в жизни страны стеной из классиков или необходимостью вести борьбу за умы, занимаясь только агитацией и пропагандой, стремятся даже в левом сегменте ю-туба. Мол, пока массы не осознают провозглашаемые нами истины, пачкаться о реальную политику не надо.
Проблема в том, что большинство людей живут не в мире идеологических и философских дебатов, а в мире реальных социальных и политических противоречий. Они испытывают не теоретическое, а самое настоящее угнетение. Они бедны и бесправны не только в статистике, они бедны и бесправны в жизни. И когда эти реальные противоречия обостряются, становятся нестерпимыми, то общество неизбежно раскалывается.
Начинается открытая борьба, столкновение групп и партий. И самый верный способ эту борьбу проиграть – это отказаться от участия в ней. Уйти в теоретический кружок, или записывать блог вместо политического действия – это гарантированное политическое самоубийство. Потому что никакие книги, никакие логические доводы, никакая идейная агитация не сравнятся по своей мощи с убедительностью практики.
Одна из самых известных цитат из Маркса звучит так: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». И эта задача никуда не делась, хотя появилась масса «марксистов», которые тратят все свои силы на то, чтобы объяснить и нам, и самим себе, почему ничего не надо менять. Такая социальная среда, которая сейчас возникает в России – те самые новые разночинцы, «лишние люди» – как раз очень склонна к эскапизму в силу своей относительной изоляции.
С другой стороны, в русской истории есть и противоположная модель, когда разночинцы, интеллигенты сознательно посвящали свои жизни тому чтобы построить прочную связь с народом. Это, например, народники 19 столетия, чья многолетняя работа дала всходы уже в начале 20 века. Да и Владимир Ленин в своей известной работе «Что делать?» ставил задачу по строительству революционной партии рабочего класса именно на основе интеллигенции, тех самых «блогеров» и «ютуберов» столетней давности, которые и стали костяком революционного движения, потратив 2 десятилетия на тяжелую, рискованную, неуютную практическую работу.
Мы сегодня опять уперлись в этот ленинский вопрос «Что делать?» И вновь есть те, кто хочет дать на него ответ в чисто просветительском духе, и те, кто считает, что только практика может быть критерием истины. И оттого, какие ответы на него дадут нынешние политизированные «разночинцы» будет зависеть траектория развития нашего общества на ближайшую перспективу.
