Сахнин: «Левый фронт» нацелен на союз с КПРФ
В начале мая 2019 года, после шести лет вынужденной эмиграции из-за угрозы преследования по «болотному делу», в страну вернулся Алексей Сахнин, член исполкома «Левого фронта».
Политолог, эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин рассказывает о том, как изменилась политическая ситуация в России и о перспективах левого движения.
Шесть лет Вы наблюдали за российской политикой издалека; теперь, после возвращения, как Вы оцениваете ситуацию на левом фланге российской оппозиции, что изменилось за время Вашего отсутствия?
В левой оппозиции сейчас ситуация разнонаправленная. С одной стороны, есть ощущение, что ветер дует в наши паруса – и этому есть реальные свидетельства, которые можно «пощупать руками» - я, например, имею в виду бурный рост аудитории у левых блогеров (Вестник бури, Константин Семин и другие, их довольно много). С другой стороны, сами левые политические группы находятся далеко не в лучшем состоянии: они до сих про не преодолели поражение 2012-2013 годов – разобщены и расколоты, мало взаимодействуют между собой, практически не выступают организаторами каких-либо политических кампаний; в этом заложено противоречие. Честно признаюсь, я пока не разобрался в природе этого противоречия: возможно, оно стадиальное – поскольку стремительный подъем популярности левых идей начался около года назад, он, видимо, еще не успел сказаться на состоянии левых организаций. Могут быть и другие причины: всплеск интереса к левым идеям вполне может быть проявлением политизации общества в широком смысле слова, и касается это не только левых. Отчасти политизация носит пока эскапистский характер – у людей есть потребность обсуждать советское прошлое и левые идеи, но не митинговать, участвовать в каких-то реальных организационно-политических или протестных действиях. Я пока сам раздумываю над этим вопросом, но общее наблюдение такое.
Сейчас есть примеры небольших организаций, за последнее время добившихся заметного успеха – которые выросли за короткое время, например, с 20 человек до 500; но большой перспективы за этим я пока не вижу.
В прошлый раз мы говорили о перспективах и сценариях развития КПРФ, о разнонаправленных векторах, которые есть внутри партии: с одной стороны, многие региональные отделения давно срослись с местной властью и бизнесом, с другой – в партии есть предпосылки и для радикализации. Сейчас, в предвыборный период, эти противоречия внутри партии особенно заметны, поскольку недовольство выплескивается в СМИ. «Ссылка» Платошкина, отказ от выдвижения от партии Цукасова – только недавние московские конфликты; а был еще громкий скандал внутри КПРФ в Волгоградской области, где ряд членов партии потребовали отправить в отставку главу обкома за «слив» выборов. Какие силы в КПРФ перевесят, куда качнется маятник?
Ситуация в КПРФ пока находится в состоянии некоторого равновесия, равнодействия. Все те тенденции, которые вы называли, действительно есть – о них много говорят. Вообще сейчас у КПРФ есть несколько точек напряжения, факторов, которые определяют ее текущее состояние; и один из основных факторов – назревшая смена руководства. Все понимают, что в перспективе Геннадий Андреевич должен будет уйти, но никто не знает, насколько отдаленная эта перспектива. Вообще смена лидера должна была произойти еще в 2018 году, но была отложена – видимо, «пересменка» в этот момент могла вызвать серьезный раскол. Тем не менее, все понимают, что смена руководства неизбежна – и это актуализирует внутреннюю дискуссию в партии о роли в политике, выборе стратегии.
В прошлой беседе я затрагивал один из сценариев развития КПРФ – искушение популизмом; и сейчас внутри партии есть точка зрения, что нужно привлекать знаменитых харизматичных политиков, полностью обновить первую линейку – и с новыми силами и лицами попытаться переиграть ситуацию, добиться качественно бОльшего влияния и политического веса – такая протопопулистская тактика. Я склонен ее связывать с «красными директорами» - с теми политиками из КПРФ, которые стали губернаторами или мэрами, а также с крупными бизнесменами вокруг партии, то есть с той частью элиты, которая настроена серьезно и хочет использовать КПРФ как политический инструмент не для тактических конъюнктурных дел, не для того, чтобы обзавестись корочкой здесь и сейчас, а для того, чтобы изменить курс развития страны.
Есть также группа, условно связанная с Юрием Афониным, главным кадровиком партии, которая нацелена на создание профессиональной политической машины: как кадровик, Афонин назначает на партийные должности людей, ориентируюсь не только на их персональную лояльность, что традиционно, но и на их эффективность, результативность, проверяемую в том числе на выборах. Есть и другие группы со своими представлениями о стратегии, аппаратным весом и персональными амбициями; это, конечно, схематичная такая картинка.
В целом сейчас КПРФ продолжает оставаться между молотом и наковальней. С одной стороны, ее текущее положение в партии мало кого устраивает. С другой стороны, явные успехи на выборах могут обернуться для партии войной на выживание с Кремлем. Учитывая, что и высшее партийное руководство, и большинство групп – вполне системные люди, на такую войну они, наверное, пока не готовы.
Правда, есть еще давление снизу – кое-где на местах партия становится выразителем интересов протестных групп, понимая, что если не воспользоваться конкретными растущими протестными настроениями, то можно потерять даже те голоса, которые есть сейчас у партии. Это тоже увеличивает внутреннее давление в КПРФ. Чем все обернется, какая сила перевесит – будет зависеть от контекста, текущей ситуации в стране.
Приходится признать, что на сегодняшний момент КПРФ не формирует повестку, а полностью зависит от того, как будет развиваться ситуация в стране.
Есть небольшое наблюдение по поводу КПРФ: если проанализировать количество выдвигаемых от партий кандидатов на местном уровне – в сельсоветы, гордумы и так далее – то во всех регионах наблюдается устойчивая тенденция: больше всего кандидатов выдвигают «Единая Россия» и на втором месте ЛДПР, тогда как КПРФ существенно от них отстает. Означает ли это отсутствие настроя работать на перспективу? Особенно учитывая важность муниципальных депутатов для прохождения мунфильтра.
Такая проблема в партии осознается, есть напряжение по этому поводу. Но на нее можно посмотреть с другой стороны: массовое выдвижение кандидатов на муниципальных выборах зачастую свидетельствует о том, что партия служит франшизой какого-то бизнеса, потому что реальных партийных кадров нет ни у кого; и в этих условиях через лояльные партии проводятся удобные для администрации или бизнеса люди. Отдельные такие случаи были и у КПРФ, но пока эта тенденция не возобладала. Поэтому малое количество выдвигаемых от партии кандидатов – это в том числе показатель того, что КПРФ не превратилась во франшизу для продажи бизнесу политической ренты, и это очень неплохо.
Что касается нехватки кадров – это очень большая проблема, которая в текущих условиях ограничивает свободу КПРФ в выдвижении кандидатов, и на муниципальных выборах, и на губернаторских. Сейчас партия вынуждена выдвигать на губернаторские выборы тех персонажей, по которым есть шанс получить голоса муниципальных депутатов. В партии отдают себе отчет в том, что важно бороться за муниципальных депутатов, чтобы иметь возможность проводить своих кандидатов на выборах более высокого уровня; но это сопряжено с кучей ограничений - финансовых и кадровых.
Что сейчас происходит в «Левом фронте»?
«Левый фронт» сейчас нацелен на союз с КПРФ. Конечно, этот союз не всех устраивает - есть часть актива, которая против него. Я думаю, на сегодняшний момент эта стратегия правильная: политический кризис в стране еще не начался, и в относительно спокойной обстановке для того, чтобы эффективно проводить социальные кампании, нужна какая-то опора, коалиция. Поэтому коалиция хоть и не беспроигрышна, но работает.
Если говорить в общем, ситуация для «Левого фронта» сейчас сложная - условия за последние шесть лет существенно поменялись, и то, что произошло - не временная флуктуация. Многие ожидали, что после крымского консенсуса пройдет несколько лет - а потом все вернется на круги своя. Но ситуация изменилась - по моему мнению, которое разделяют многие товарищи, Россия и вообще мир движется к глубокому системному кризису, в котором возобновление коалиции между левыми и либералами будет проблематично или даже невозможно. Скорее всего, левые и либералы будут главными оппонентами в борьбе за будущее, и в этих условиях нужно строить принципиально новую стратегию. Амбиции левых выросли. В нулевые годы левые не только в России, но и во всем мире боролись за демократизацию системы, за то, чтобы нас признали фактором политики. Левые, в том числе радикальные, используя парламентские выборные рычаги и уличные кампании, стремились остановить каток неолиберальных реформ, остановить через реформистские по существу методы. Риторика у нас была революционная, а стратегия - реформистская. Сейчас все меняется с точностью до наоборот. Мы повзрослели, стали менее субкультурными, научились разговаривать с оппонентами. Кроме того, сама текущая ситуация подразумевает необходимость гораздо более глубокой трансформации. Сегодня все больше становится очевидным, что существующая модель российского периферийного капитализма зашла в тупик, она не может быть отретуширована, у нее нет вообще никакой перспективы. И в этом смысле амбиции у левых растут вместе с ощущением, что будущее - за нами, мы были правы, когда противостояли системе, которая завела страну в тупик. А вот как теперь эти возросшие амбиции преобразовать в какую-то дорожную карту, практическую стратегию - до конца не понятно.
Кроме того, в связи с кризисом у многих есть серьезные опасения, и я их разделяю, что если медленно развивающийся социальный кризис перерастет в острую фазу, если начнутся массовые уличные мобилизации, как на Украине в 2013 году, то главная опасность нам видится в расколе элиты на два лагеря, одним из которых будет власть, другим - реакционная право-либеральная или либерально-националистическая коалиция; это сценарий, условно говоря, похожий на украинский майданный, самый катастрофичный. Поэтому все поиски, все попытки коалиции и какой-то политической работы сейчас связаны с попыткой предотвратить эту угрозу.
Если говорить про кризисный сценарий, совсем недавно мы были свидетелями нескольких примеров массовых протестов, которые закончились уступками со стороны власти: Голунов, драма из-за храма в Екатеринбурге, приостановка строительства в Шиесе. Результативность митингов может вызвать активизацию уличной политики. Вы прогнозируете рост протестного движения?
Скорее всего, да. Появились примеры локальных вспышек гнева, очень ярких, интенсивных, которые стали результативными; к чему это приведет - непонятно. Я напомню, что “болотным” протестам предшествовал такой этап, который позже назвали “городскими восстаниями”, когда в Калининграде и во Владивостоке в связи с автомобильными проблемами были неожиданно крупные митинги. Тогда власть тоже пошла на какие-то уступки и стала плотно работать с протестующими группами. Те городские восстания удалось погасить, но их завершающим аккордом стал “болотный” кризис.
Не исключено, что мы сейчас сталкиваемся с похожим развитием ситуации, только с поправкой на более сложную экономическую и социальную ситуацию в стране.
Продолжая аналогию, “болотный” взрыв был спровоцирован расколом в элитах из-за рокировки Путина-Медведева, недовольство было прежде всего в верхах; широкие массы на тот момент не дозрели до серьезного протеста. Поэтому недозревший взрыв “болотной” вышел таким противоречивым и нерешительным, поэтому он остался изолирован в географическом и социальном гетто мегаполисов, прежде всего Москвы.
У нас нет инструментов, которые позволяют проверить степень зрелости недовольства сейчас. Пока нет никаких оснований говорить о том, что в России сформировался популизм. Мы знаем, что зреет недовольство, люди хотят перемен - это показывают социологические замеры. Но пока это бурление глубинного народа ни во что не вылилось. Возможно, причина в жесткости нашей политической системы: в Европе у избирателя есть возможность пойти проголосовать за какую-нибудь несистемную партию, у нас - оппозиция построена и системна, и массового протестного движения и голосования пока нет. Зато у нас есть то, чего нет на Западе: у нас сформировалась довольно большая прослойка политизирующихся людей; я говорю именно о тех, с кого мы начинали разговор - об аудитории политизированного ютуба, которая за последние два года выросла на порядок. Мы с товарищами посчитали аудиторию двадцати левых блогов и выяснилось, что только за первые три месяца этого года она выросла на полмиллиона человек. Я ранее писал об этой появившейся огромной аудитории, назвав их по аналогии с ситуацией XIX века “лишними людьми” - или новыми разночинцами. Пока этих людей сложно назвать активом - это скорее пассив, но это озлобленный, пассионарный пассив, и большой вопрос, как он себя поведет в ситуации социального кризиса. Не чувствуя за собой реальной социальной поддержки, он может самоизолироваться, уйти в эскапистские формы протеста - эмиграцию, депрессию, декадентскую культуру; а может радикализироваться - и стать авангардом популизма, настоящим активом массового движения, многократно его усилив. И с этим движением точно придется считаться.
Ранее опубликовано на: http://vybor-naroda.org/vn_exclusive/133697-my-povzrosleli-aleksey-sahnin-o-novyh-ambiciyah-levogo-dvizheniya.html
