Донбасс: И даже в воронках от взрывов прорастает трава

Политолог, эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин - о том, как люди выживают в Донецке.

Я был в Донецке впервые в 2012 году. Город поразил меня тогда своей пышностью. Было невооруженным взглядом видно, что отсюда наполняется бюджет всей Украины. Дорогие витрины роскошных бутиков, вальяжная надменность среднего класса, огни кабаков, клубов и дискотек – все здесь было больше похоже на столицу, а не на провинциальный город.

Прошло семь лет, и Донецк действительно стал столицей. Пусть непризнанного никем, но независимого государства. И вместе с тем он стал выглядеть, как бедный депрессивный промышленный город где-то на задворках цивилизации.

Раньше здесь было полно строек: люди из шахтерских поселков и бедных западноукраинских городов ехали сюда за длинной гривной. Теперь те, кто может, сами уезжают отсюда, куда глаза глядят. То, что не успели достроить к 2014 году, осталось безнадежным долгостроем.

Ощутить пережитую городом эволюцию можно буквально, просто прогулявшись по Киевскому проспекту, который ведет из центра к северо-западной окраине.

Начинаешь идти по вполне оживленному мегаполису: напряженное движение транспорта, толпы на светофорах, куча магазинов и государственных учреждений, вокруг которых чувствуется ритм жизни. Через полчаса вдруг замечаешь, что вывески на учреждениях и даже уличные указатели все чаще на украинском, а не на русском языке. Их просто не меняли с начала войны. Да и сами эти магазины и фирмы уже закрылись.

Потом обращаешь внимание на то, что в некоторых домах попадаются нежилые квартиры, которые слепо пялятся на улицу выбитыми или заколоченными фанерой окнами.

Неожиданно вздрагиваешь, когда мимо тебя проезжает одинокая машина: на огромной четырехполосной дороге почти нет транспорта. Редкие прохожие косятся с удивлением, кажется, немногочисленные оставшиеся здесь жители знают друг друга в лицо. Под конец город начинает выглядеть, как в какой-то антиутопии в стиле киберпанк, где сюжет разыгрывается на руинах некогда развитой цивилизации, которая пережила апокалиптическую катастрофу. Киевский проспект как раз и ведет к эпицентру этой катастрофы – к развалинам аэропорта, за которые в 2014-2015 годах шли самые кровопролитные бои.

Этот сорокаминутный променад из повседневной городской суеты к руинам, по которым бродят стаи диких собак, навевает грустные мысли о судьбе постсоветских стран. За 30 лет они прошли путь от статуса сверхдержавы и второй экономики мира с одним из самых завидных во всем мире соцпакетом и передовой наукой до нищей вымирающей периферии, которую раздирают этнические конфликты и братоубийственные войны.

Но даже в воронках от взрывов прорастает трава. И в дошедшем до последней стадии постсоветской эволюции Донбассе тоже начинается нечто новое. Что-то, что было трудно ожидать от региона, в котором учитель, социальный работник или медсестра получают 5 тысяч рублей, в котором нет финансовой системы и нельзя получить денежный перевод, а выданные там документы не признаются нигде в мире.

Театральный ренессанс

В самых близких к линии фронта, и потому наиболее разрушенных районах города общественный транспорт перестает ходить раньше всего. После семи часов туда уже проблематично добраться. Именно поэтому в эти районы ходит специальный «театральный экспресс».

Дело в том, что в Донбассе разворачивается настоящий театральный бум. Сначала, когда началась война, театральная жизнь замерла, как и жизнь вообще. Но уже осенью 2014 года главные театры Донецка и Макеевки открылись вновь. И с тех пор жизнь в них бьет ключом. Год от года растет заполняемость залов (в прошлом сезоне она уткнулась в потолок: 99%), количество постановок, в том числе премьер. Спрос на билеты так велик, что их трудно приобрести даже за месяц.

Во время самых напряженных боев некоторые актеры, жившие в обстреливаемых районах, были вынуждены переехать в здание театра. Должно быть, это напоминало картины времен Великой Отечественной, когда эвакуированные жили в общественных зданиях, а в театрах и библиотеках готовили еду и стирали вещи. Но, по словам моих собеседников, это не снижало энтузиазма. И репетиции продолжались до позднего вечера, несмотря на канонаду и на развешанное в коридорах белье. В нынешнем году донецкому драмтеатру выделили дополнительное помещение для новой сцены. Так актеры, включая заслуженных и народных, ходят туда на субботники делать ремонт. Ирина из литотдела театра, у которой я брал интервью, показывала мне фотографии с измазанной в побелке, но счастливой труппой.

Кассирша в театре оперы и балета рассказывает, что в 2014-2015 годах, когда многим приходилось прятаться в подвалах от обстрелов по несколько суток, люди приходили к ним в театр и благодарили: «Спасибо вам, что вы есть, это помогает нам не сойти с ума».

Партизанка

В жизни Елены Дмитрук не было ничего героического или просто необычного. При Советах она была строителем, моталась в командировки на большие стройки. При Украине она стала мелким предпринимателем в своем родном Харькове. Было у нее два ларька. В свободное время увлекалась православием. Участвовала в борьбе со штрих-кодами — есть такая субкультура среди верующих.

Но тут случился Майдан, который Елене совсем не понравился. И православная прихожанка отправилась защищать памятник Ленина. Полгода она вместе с другими тетеньками и дядьками бодалась с промайданными активистами. На них нападали, как-то раз даже застрелили двух безоружных активистов антимайдана. Лидеров протестного движения арестовывали, иногда даже похищали во внесудебном порядке. Потом, уже осенью 2014 года памятник Ленину все-таки повалили. Харьковский антимайдан был разгромлен. Но православный предприниматель Елена решила продолжать борьбу и ушла в подполье.

По ее словам, она действительно нелегально привозила для подпольщиков оружие. А ее товарищи организовали в городе несколько диверсий. Никто не погиб, но эти взрывы имели большое информационное значение. Партизаны подорвали памятник карателям из УПА (организация запрещена в России), склад гуманитарки для «героев АТО», автомобиль какого-то командира добробата и еще несколько подобных объектов.

Но вскоре подпольщиков повязали. Елену накрыли 29 апреля 2015 года. Привезли в СБУ. Там допрашивали с пристрастием.

Вставляли пальцы в щелку двери. Прострелили ногу – женщина показывает мне оставшийся шрам. Требовали признаться на камеру, назвать сообщников и кураторов из России.

Но мелкий православный предприниматель ушла в отказ. Она оказалась крепче, чем многие, и 2 года 8 месяцев сидела за свои убеждения (из них 8 месяцев в цементной одиночке). В декабре 2017 года ее неожиданно повезли на обмен. В автобусе — еще с украинской стороны — предложили подписать повинную и остаться на Украине на условиях прекращения уголовного дела. Елена Дмитрук сорвала висевший в автобусе украинский флаг, швырнула его на пол, и показала конвойным свой изуродованный дверью средний палец: «Хрен вы нас поломали».

С тех пор уже полтора года бывшая партизанка живет на правах «временно перемещенного лица» в никем не признанной Донецкой народной республике. Ей выделили комнату в общежитии мединститута и платят пенсию 2900 рублей. «Надо понимать, республике сейчас тяжело, республика ведет войну», — объясняет она мне.

В ДНР 6831 человек имеет статус «вынужденно перемещенного лица». Из них 1679 – дети. Примерно поровну среди них людей, потерявших жилье в ходе боевых действий и обстрелов, преследуемых за поддержку ДНР эмигрантов из Украины и таких, как Елена, бывших военнопленных и партизан.

Эти люди вынуждены жить на самом дне. Им трудно найти работу, они вынуждены тесниться в общежитиях без серьезных шансов перебраться в собственное жилье. Неудивительно, что среди них процветает депрессия. Многие не выдерживают, начинают пить. «Здесь становятся фаталистами», — объяснила мне Елена.

Но сама бывшая партизанка в депрессию не погрузилась. Она бодро бегает по утрам в старом спортивном костюме вокруг своей общаги. И пытается заставить детей из семей разрушенцев бегать вместе с ней. Сломленные постояльцы общаги чувствуют, что за бывшую подпольщицу надо держаться, потому что ее энергии хватит на всех, и Елена стала кем-то вроде неформального коменданта общежития. Именно она получает и распределяет среди своих соседей гуманитарную помощь. Она ходит в республиканское министерство, требуя, чтобы детям временно перемещенных выдали необходимые учебники, потому что купить их некому.

Елену хорошо знают чиновники ДНР, потому что она ходит к ним с постоянными требованиями и просьбами, разруливая бесконечные проблемы временно перемещенных. Кому-то нужны документы, кому-то — подработка, кого-то можно вписать в маленький список на улучшение жилищных условий.

«Аврора»

Как и в каждой столице, есть в Донецке и феминистки. Женский культурно-просветительский клуб «Аврора» действует уже три года.

Когда-то, еще до войны, здесь были «нормальные» феминистки. Например, Елена Стяжкина была известным специалистом по гендерному вопросу. Она писала статьи и книги, но с началом конфликта уехала в Киев, провозгласив понятную, но спорную программу: «Донбасса не существует. Здесь будет либо Украина, либо ничего». Для нее борьба за женское равноправие оказалась несовместима с «ватничеством». Оставшимся дома землякам феминистка прописала лекарство: «Сначала виселицы, потом — школа».

Но вот прошли годы, Донбасс остался на месте, война превратилась в рутину, а на месте Стяжкиной появились совсем другие феминистки. Их очередное собрание, на которое меня пригласили, было посвящено годовщине освобождения Донбасса от немецко-фашистских захватчиков. (Елена Стяжкина вряд ли бы пошла на такое мероприятие; она хотела «изъять из языка – это «деды воевали», это «Великая Победа». Вот этого быть не должно. Никогда снова!»). Темой лекции значилось «Почему фашизм – злейший враг женщин». А украшала афишу женщина с советского плаката в ватном тулупе, занесшая приклад винтовки над немецким солдатом.

Помимо лекций, феминистки занимаются социальными проектами. Они ухаживают за монументами жертвам немецкого террора, устраивают субботники и создали два кружка для детей, в которых малышам бесплатно читают книги советских писателей и показывают мультфильмы Миядзаки.

«Я это могу, я хочу принести что-то в этот мир. Я хочу воскресить советские традиции, когда прививали любовь к животным и друг к другу. Стремление к творчеству, к прекрасному, а не только к деньгам… — рассказывает мне 26-летняя активистка Вика. — Мы хотим исправить несправедливость. Может быть, кому-то это даст пример, кому-то вернет веру, тем, кто отчаялся. Они поймут, что есть такие люди, кому не все равно».

Этот странный «ватный» феминизм очень гендерно нейтрален. Девушки помогают людям вне зависимости от их пола. Накануне нашего интервью, они убирали какую-то территорию в обмен на машину дров для старика, живущего в прифронтовой зоне и перенесшего инсульт.
Совсем не все земляки понимают это подвижничество. «Тебе просто мужик нужен и дети, а то занимаешься чужими детьми и пустяками», — говорят Вике знакомые.

Но Вика и ее подруги не просто решают проблемы чужих людей. Они и сами учатся жить посреди развороченной войной земли, жителей которой 30 постсоветских лет превратили в слабых одиночек, нацеленных только на элементарное выживание. А девчонки хотят жить, развиваться, помогать другим, изучать историю, быть частью и субъектом перемен, то есть ни много ни мало – быть полноценным человеком. Делать все то, в чем миллионам женщин даже в гораздо более благополучных городах бывшего СССР так часто отказывают.

Ранее опубликовано на: https://www.gazeta.ru/column/s77173/12689839.shtml