Сахнин: Новый язык для масс за бортом элитной политики

Политолог, публицист, эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин присоединился к дискуссии на тему адекватности устоявшегося политического языка новой политической реальности.

Как ранее отметил политтехнолог, эксперт Центра ПРИСП Григорий Казанков, трактовка многих базовых понятий в политическом лексиконе современной России кардинально отличалась от общепринятых подходов. Глава «Политической экспертной группы» Константин Калачев обратил внимание на то, что либералами в РФ зачастую именуют политических радикалов, а термин «консерваторы» используют для обозначения откровенных реакционеров.

Алексей Сахнин усматривает причины искажения политического языка не в ошибках заимствования, а в трансформации самой реальности, которую он призван отображать.

- Как вы считаете, сохранили ли такие термины, как «коммунисты» или «левые», свое изначальное значение? Соответствуют ли эти понятия политической реальности, которую описывают при их помощи? Например, не было бы уместнее называть представителей КПРФ социал-демократами?

С одной стороны, смыслы, вкладываемые в эти понятия, местами потерялись либо сильно изменились. КПРФ, например, не является партией коммунистов в том смысле, в котором ими были, например, большевики времен революции и гражданской войны. Очевидно, что это другая политическая сила, с иной социальной базой и идеологией. Хотя в КПРФ есть и люди с примерно большевистскими взглядами либо претендующими на преемственность по отношению к ним. Но эти термины и сам политический язык изменились не тотально. Его термины не полностью утратили свое значение. Есть некая преемственность, некая логика в том, почему КПРФ с ее социально-консервативной идеологией, достаточно аморфной и размытой, претендует на роль наследника коммунизма XX в.

Мне кажется очень важной другая переменная, на которую обращают меньше внимания. Изменился не столько сам язык, сколько политическая реальность, которую он описывает. Когда рабочий класс в XIX – начале XX в. поддержал левую часть спектра в рамках политической борьбы, эта социальная группа находилась еще вне политической машины. И тогда борьба левых и правых означала борьбу двух миров, государства и антигосударства, модели и антимодели. В XX в., в силу исторических побед рабочего класса, эти модели были интегрированы. И левые оказались частью легитимной политической модели. И в западных странах, и в рамках национально-освободительных движений, и даже КПСС в Советском Союзе прочие компартии в странах социалистического лагеря были включены в эту политическую машину. То, что мы наблюдаем сейчас – последствия нового политического разлома. Он в каком-то смысле повторяет то, что происходило во время Великой Французской революции, когда общество раскололось не по идеологическому, а по социальному признаку. И для той части общества, которая оказалась вытесненной из политической модели, для социальных низов - «новых санкюлотов», специфика этой реальности проявляется в том, что у них нет даже своего политического языка. Поскольку левые (политические левые) вместе с правыми остались внутри политической машины. А массы из нее уже вытеснены, и они изобретают новый язык. Мы можем наблюдать первые эксперименты в этой области: они проявляются через бесконечное разнообразие конспирологических теорий, отрицающих саму эту социальную и политическую реальность. Это и «граждане СССР» в России, и субкультура QAnon в США, и «желтые жилеты» в Европе. Все эти движения не хотят играть в «лево-правую» политику, дистанцируются от нее, поскольку в представителях как левых, так и правых, они видят выходцев из коррумпированного мира элитарной политики.

Когда к ним приходят, например, марксисты, они воспринимают их научный язык как код принадлежности к существующей политической машине и соответствующей политической традиции, в которых для широких масс уже нет места. И потому возникает проблема: социальная база для левой политики (в содержательном смысле этого термина) стремительно формируется, ее уже можно «пощупать руками» почти в любой стране мира, но нет языка как политического инструмента для коммуникации с ее представителями. Язык впечатан, как мушка в янтарь, в устаревающую политическую систему.

Популизм был попыткой создать для этой «выпадающей массы» какой-то переходный язык. Пока он терпит поражение, может быть – в силу своей умеренности. Условные берни сандерсы, меланшоны и даже трампы (т.е. в том числе правые популисты) не были до конца готовы разорвать свою связь с истеблишментом и перейти на сторону масс.

Историческая задача для левых на современном этапе заключается в том, чтобы создать политический язык для новой народной культуры, обеспечив возможность создания социальных коалиций и движений, рациональной стратегии и постановки собственных задач. Пока что левые с этим не справляются. Первый тур, начавшийся в 2015 – 2016 гг., когда кризис начал приобретать отчетливые очертания, они проиграли. Левые политики в странах от Греции до России предприняли определенные действия, но они пока не увенчались успехом.