Херсонское эхо Цусимы
Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев проводит исторические параллели между реакцией элит на вывод российских войск из Херсона и восприятием событий войны с Японией последним императором России.
Уход российских войск из Херсона, а также реакция на это событие со стороны общественности и официальных лиц поневоле возвращает нас к вопросу о том, какую роль в истории играет осознание элитами значения и последствий военных неудач.
И показательным в данном случае является пример Николая II. Обратимся к тексту его дневника и узнаем, как на монарха влияли известия о поражениях в ходе войны с Японией.
Девятидневное сражение при Ляояне (в ходе которого Россия потеряла убитыми и раненными около 17 тыс. человек) нашло отражение в дневнике самодержца лишь в виде двух записей.
19 августа (по старому стилю) император отметил: «От Куропаткина пришло важное известие об окончательном сосредоточении всей Маньчжурской армии под Ляояном и о серьезном бое, выдержанном вчера нашими войсками на укрепленной позиции южнее и восточнее этого города». А уже 21 августа в дневнике монарха появилась запись: «Утром получил телеграмму Куропаткина о том, что японцы большими силами обошли наш левый фланг к сев.-вост. от Ляояна и одновременно атаковали позицию у города. Он приказал очистить его и отступить к северу. Тяжело и непредвиденно!». Прочие фрагменты дневника «ляоянского периода» посвящены упоминаниям о том, с кем конкретно завтракал, обедал и ужинал монарх, какая стояла погода, где прошла прогулка, сколько уток удалось подстрелить и т.д.
Сражение при Шахе (совокупные потери русской армии – около 40 тыс. человек, из них 5 тыс. убито и 4,9 тыс. пропали без вести) удостоилось столь же пристального внимания монарха. Запись от 1 октября: «Наступление наших войск к Ляояну было остановлено японцами; наша армия отошла несколько назад. Потери у нас по-видимому большие». 4 октября (за день до завершения боев) император указал в дневнике: «От Куропаткина получил донесение, что при удачном штурме сопки, занятой японцами, было взято 11 их орудий и пулемет».
Падение Порт-Артура Николай II описал следующим образом: «Получил ночью потрясающее известие от Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов! Тяжело и больно, хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что армия выручит крепость. Защитники все герои и сделали более того, что можно было предполагать. На то значит воля Божья!».
Мукденское сражение (8,7 тыс. человек убито, 7,1 тыс. пропали без вести, 51,4 ранены и контужены, 21,1 тыс. попали в плен) император отобразил в дневнике лишь единожды: «Опять скверные известия с Дальнего Востока: Куропаткин дал себя обойти и уже под напором противника с трех сторон принужден отступить к Телину. Господи, что за неудачи». В плане распределения царского внимания убитые на охоте зайцы, утки и «тетеревя» уверенно обошли бои на Дальнем Востоке.
В дни Цусимской катастрофы (потерян 21 корабль, 5 тыс. человек убито, 6 тыс. попали в плен, ущерб для японцев – менее 600 убитых и раненных) император посвятил свои записи прогулкам, посещению церковных служб, пикникам, поданным на обед блюдам и т.д. Первые известия о разгроме флота император получил 16 мая («Сегодня стали приходить самые противоречивые вести и сведения о бое нашей эскадры с японским флотом — все насчет наших потерь и полное умолчание о их повреждениях. Такое неведение ужасно гнетет!»). 17 мая монарх по-прежнему не имел точной информации об исходе сражения («Тяжелые и противоречивые известия продолжали приходить относительно неудачного боя в Цусимском проливе. Имел три доклада. Гуляли вдвоем. Погода была чудная, жаркая. Пили чай и обедали на балконе. Вечером долго принимал Булыгина и Тренева»).
Запись от 18 мая начиналась словами «Дивная погода…» и не содержала упоминаний о судьбе флота и ходе боевых действий.
19 мая до императора наконец донесли полную картину произошедшего: «Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о гибели почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рожественский раненый взят в плен!! День стоял дивный, что прибавляло еще больше грусти на душе. Имел три доклада. Завтракал Петюша. Ездил верхом. Обедали: Ольга, Петя, Воронов — ком. Примор. драг. полка и его жена».
Отдельно следует отметить, что, судя по дневнику императора, Николай II никак не увязал крупнейшее поражение в истории российских ВМС с деятельностью своего дяди – великого князя Алексея Александровича, занимавшего посты главного начальника флота и Морского ведомства и председателя Адмиралтейств-совета в период 1881 – 1905 гг. В итоге великий князь сам был вынужден объяснять племяннику необходимость собственной отставки. «30-го мая. Понедельник. Сегодня после доклада дядя Алексей объявил, что он желает уйти теперь же. Ввиду серьезности доводов, высказанных им, я согласился. Больно и тяжело за него, бедного! Был занят почти до 4 час. Гулял. Погода стояла отличная. Обедал Петя. Покатались втроем».
Прочтение дневника монарха оставляет устойчивое впечатление, что император достаточно мало интересовался делами военными или, по меньшей мере, не особо переживал из-за неудач на фронте и не понимал, какое влияние они оказывают на общественные настроения. Что в итоге привело к появлению в его ежедневнике новой записи от 2 марта 1917 г.: «Утром пришёл Рузский и прочёл свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц[иал]-дем[ократическая] партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев - всем главнокомандующим. К 2½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот[орыми] я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!».
