Революционеры в рясах, или Святые против Николая II
Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев – об историческом мифе относительно безусловной поддержки церковью государственной власти и «сильного лидера».
«Установление той или иной формы правления не дело церкви, а самого народа. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение».
Из послания патриарха Московского и всея России Тихона (Белавина) «О невмешательстве в политическую борьбу» 25 сентября (8 октября) 1919 г.
Сейчас широко распространено мнение, что в предреволюционной России церковь была одной из «опор трона», а представители РПЦ до конца оставались верными дому Романовых и принципам монархизма. Именно по этой причине уже современную церковь часто рассматривают в качестве важнейшего союзника государственной власти и гаранта сохранения «скреп». И власти активно поддерживают церковных иерархов, полагая, что их влияние будет поддерживать существующий политический строй.
Однако эта убежденность в априорной лояльности церкви действующей власти в реальности основывается на историческом мифе. Поскольку в действительности церковь приветствовала Февральскую революцию. Во многом потому, что государство жестко ограничивало, в том числе, ее свободы и не чуралось использовать насилие в отношении РПЦ.
Святые революционеры
Начнем с козырей, т.е. с мнений деятелей церкви, ныне признанных РПЦ святыми.
Святой Арсений Стадницкий (архиепископ Новгородский и Старорусский) на первом заседании Священного Синода при Временном правительстве 4 марта 1917 г. так оценил события «февральского переворота»: «Двести лет Православная Церковь пребывала в рабстве. Теперь даруется ей свобода. …Птица, долго томившаяся в клетке, когда ее откроют, со страхом смотрит на необъятное пространство; она не уверена в своих силах и в раздумье садится около порога дверец. Так чувствуем себя в настоящий момент и мы, когда революция дала нам свободу от цезарепапизма... Великий дар свободы куплен и приобретается всегда ценой испытаний».
Святой Серафим Чичагов (архиепископ Тверской и Кашинский) был еще более резок, обращаясь к членам духовной консистории и благочинным Твери 7 марта 1917 г. «Милостию Божиею народное восстание против старых, бедственных порядков в государстве, приведших Россию на край гибели в тяжелые годы мировой войны, обошлось без многочисленных жертв, и Россия легко перешла к новому государственному строю» – заявлял он.
Однако даже эти слова сложно оценить иначе, как крайне мягкие, по сравнению с оценкой святого Андрея Ухтомского (епископа Уфимского и Мензелинского), данной «старому режиму» в ходе проповеди в Казанском соборе Петрограда 12 марта 1917 г. «...Кончилась тяжкая, грешная эпоха в жизни нашего народа», – сказал он тогда. – «В эту эпоху - все грешили: лгали, льстили, насиловали народ и в слове, и в деле, и так или иначе устраивали свои грешные дела... Теперь началась великая эпоха новой жизни, случилось нечто невероятное. Наступили дни чистой народной жизни, свободного народного труда; зажглась яркая звезда русского народного счастья. Мы не имеем теперь царя земного, пусть же Царь Небесный царствует над нами. Самодержец погиб и погиб безвозвратно; но вместо самодержца пусть великий Вседержитель царствует над нами».
Позднее в статье «Нравственный смысл современных великих событий» святой обоснует причины падения монархии следующим образом: «Мое мнение таково: это случилось потому, что режим правительства был в последнее время беспринципный, грешный, безнравственный. Самодержавие русских царей выродилось сначала в самовластие, а потом в явное своевластие, превосходившее все вероятия. ...Самодержавие не охраняло чистоты православия и народной совести, а держало св[ятую] Церковь на положении наемного слуги. Церковь обратилась сначала в ведомство православного исповедания, а потом просто в победоносцевское ведомство. Это доставляло тяжкую скорбь людям серьезным и верующим, а легкомысленным и скалозубам давало много пищи для издевательства над святостью Церкви. Но за последние три года Церковь подверглась явному глумлению. Она была почти официально заменена разными пройдохами, ханжами, старцами-шантажистами и т. п. С голосом Церкви не только не считались, но явно им пренебрегали. Этого мало: была сделана попытка ввести в иерархию лиц определенно предосудительного поведения. И вот рухнула власть, отвернувшаяся от Церкви. Свершился суд Божий. ...Освободилась от гнета государства Христова соборная Церковь».
Святой Сильвестр Ольшевский (епископ Омский и Павлодарский) дал аналогичную оценку прежней власти в послании к пастве от 11 мая 1917 г. «...Наступило наше страдное время в правление императора Николая II», - заявил святой. – «Всеми чувствовалось, что уже отжил свою пору бывший доселе государственный строй и порядки. При нынешних условиях жизни самодержавному царю невозможно было успешно управлять столь великим государством. Нужно было, чтобы сам народ, в лице избранных им представителей, принял участие в управлении. Но царь не сделал этого. Царский престол окружали враги народа тайные и явные. Происходило страшное нечестие. Началась великая европейская война, и открыто обнаружились многие государственные недостатки, а от них военные неудачи. Народные избранники слезно умоляли царя удалить вредных людей и сделать необходимые исправления. Но царь не внял голосу народному. И последовал государственный переворот. Неустранимый ход жизни вынудил императора Николая II отказаться от престола, что он исполнил за себя и за наследного сына 2 марта сего 1917 г. Так совершился суд Божий над бывшим нашим царем Николаем II, как в древности над Саулом».
Антимонархический консенсус
Возможно, это была лишь личная позиция отдельных епископов? Нет. Возьмем, например, текст первого «Поучение с церковного амвона о «Займе Свободы» Священного Синода от 29 марта 1917 г.. «Старое правительство довело Россию до края гибели. Случилось что-то невероятное», – указано в нем. – «Великая Россия, питавшая своим хлебом всю Европу, теперь, в дни войны, когда, казалось, всякий вывоз хлеба за границу был прекращен, когда хлеба должно было хватить на всех с огромным избытком, на самом деле, ощущает страшный недостаток в этом хлебе, а в иных местах терпит чуть ли не настоящий голод. Нет не только хлеба, но не хватает и прочих необходимых предметов продовольствия: масла, мяса и т. д. …Но не только хозяйство народа пришло в упадок, а и многое вызывает наше удивление и негодование. В самом деле, количества народа у нас чуть не в три раза больше, чем у немцев. При этом мы, русские люди, горячо любим нашу Родину, и наши воины на фронте дерутся с немцами, как львы. А, между прочим, враг далеко проник в глубь России и захватил множество нашей земли, разорив села, города, пустив по миру десятки тысяч наших братьев. Что это? Как это можно объяснить? Вы сами знаете ответ: в нужную минуту не хватало снарядов, бывало, что у немцев пушка и пулемет, а у русского воина дубина, да и то не у каждого. И произошло это потому, что при старой власти не готовилось снарядов, выдавались планы немцам, предавались русские люди. Нельзя перечислить всех тех действий, которые претерпела Россия из-за этих негодных людей. И вот народ восстал за правду, за Россию, свергнул старую власть, которую Бог через народ покарал за все ее тяжкие и великие грехи. Теперь народ хочет сам устроить свою жизнь так, чтобы всем жилось хорошо, легко, по правде Божией. Учредительное Собрание, которое изберет весь народ, установит новую форму правления, при которой будут решены все важные задачи, устранено все то зло, которое еще осталось у нас от старого строя».
Дамоклова нагайка
Можно, конечно, заявить, что руководство церкви банально «переобулось» из-за смены политической конъюнктуры. В конце концов, протопресвитер Георгий Шавельский так оценивал состояние епископата накануне падения монархии: «В предреволюционное время наш епископат в значительной своей части представлял коллекцию типов изуродованных, непригодных для работы, вредных для дела. Тут были искатели приключений и авантюристы, безграничные честолюбцы и славолюбцы, изнеженные и избалованные сибариты, жалкие прожектеры и торгаши, не знавшие удержу самодуры и деспоты, смиренные и «благочестивые» инквизиторы, или же безличные и безвольные на руках своих келейников, [жен] «мироносиц» и разных проходимцев, на них влиявших, пешки и т. д., и т. д. Некоторые владыки «талантливо» совмещали в себе качества нескольких типов».
Однако даже в случае, если все эти оценки были верными, у деятелей церкви имелись и вполне реальные основания для неприязни к царской власти. Откроем мемуары Александра Герасимова – начальника Петербургского Охранного отделения, и ознакомимся со следующим отрывком, относящимся к событиям революции 1905 – 1907 гг. «Однажды мне сообщили, что на квартире настоятеля Казанского собора протоиерея Орнатского состоится собрание для основания союза священников, который, предполагалось, войдет и в союз союзов», – пишет Герасимов. – «Ввиду особого положения Казанского собора в Петербурге, и принимая во внимание, что настоятель его являлся одним из наиболее влиятельных священников немонашеского звания в столице, – я не знал, как надобно тут поступить, и решил снестись с Победоносцевым, обер-прокурором Св. Синода. К. П. Победоносцев был в течение всего царствования Александра III наиболее влиятельным политическим деятелем определенно ультраконсервативного направления. Его влияние теперь было уже далеко не то, но предстоящее собрание священников прежде всего относилось к его ведомству, которое руководило делами православной церкви. И вот я ему позвонил по телефону. Лично я мало встречал Победоносцева. Будучи проездом в Харькове, он произвел на меня нехорошее впечатление своей сухостью и черствостью... Победоносцев сам подошел к телефону и своим сухим, скрипучим голосом коротко заявил мне:
– Пошлите полицию и казаков. Пусть от моего имени нагайками разгонят этих попов...
Я возразил, указывая, что такого рода действие вызвало бы настоящую бурю в прессе. Нам и без того сейчас достается. И я рекомендовал послать синодского чиновника, который мирно распустит собрание. Победоносцев настаивал. Но ему пришлось все же послать своего чиновника на квартиру Орнатского».
При этом власти еще и не стеснялись лишать священников сана за политические убеждения.
Как итог, можно заключить, что в 1917 г. церковь однозначно выступила в поддержку Февральской революции, и это было обусловлено не только политической конъюнктурой. В своем стремлении контролировать деятельность РПЦ власти настолько «закрутили гайки», что это не могло не вызвать раздражения среди представителей церкви. А кадровая политика государства в отношении руководства РПЦ, выстраиваемая во многом на принципах фаворитизма, еще более усугубляла ситуацию. При этом представители низов церковной иерархии были слабо защищены от репрессивного аппарата власти, которая фактически поощряла использование насилия в отношении наиболее «ретивых попов».
