Платформа Стрелкова: неприятие ограниченного формата СВО
Журналист, эксперт Центра ПРИСП Петр Скоробогатый – об Игоре Стрелкове и его сторонниках.
Первое, что нужно помнить: Игорь Стрелков - один из немногих содержательных экспертов, который довольно точно предсказал ход боевых действий СВО, основываясь в первую очередь на понимании численного потенциала ВС РФ, исходя не из бумажных цифр, а из оценки штурмовых подразделений. Когда все ждали ввода второго-третьего эшелонов для развития наступления, он предрекал необходимость мобилизации и перевода экономики на военные рельсы. Другое дело, что ставку Москвы на мирное соглашение в Стамбуле мало кто оценивал всерьез, поскольку не бралось в расчет лишь одно базовое требование России - гарантии нейтралитета Киева и невступление в НАТО.
Понимание нетриумфальной перспективы наступления ВС РФ дало Стрелкову власть над беспристрастностью и критикой, с которой он не совладал, хотя долго пытался оставаться непредвзятым комментатором. Это понятно, учитывая сколько его знакомых пало за месяцы войны. Но уже летом 2022 его стало сложно читать, часть прогнозов и оценок не оправдывалось, паникерство убивало экспертность.
Вместе с тем, искренняя и постоянная вовлеченность в боевые действия без возможности уехать на фронт привела к эмоциональной нестабильности, абсолютному неприятию любых решений власти, прямой фронде всем первым лицам, включая президента. В то же время, Стрелков не испугался и создал движение (Клуб рассерженных патриотов), претендовавший на точку сборки для многочисленных критиков войны патриотического сегмента.
Это был рисковый шаг, который не покрывала и его «крыша» в случае эксцесса. И он случился: мятеж Пригожина, который во многом проспали не только силовики, но и контролеры политико-медийной среды из Администрации. В итоге после бунта ЧВК все информационное поле «критиков» было зачищено, а Стрелков попал под арест, потому что было за что. Откровенно говоря, все допустимые границы он давно перешел.
Интересно, что в этой ситуации Стрелков оказался на одном поле с Пригожиным. Они оба романтики и идеалисты, государственники и патриоты, но каждый в своей реальности. Хотя и того, и другого такое сравнение покоробило бы. Но именно поэтому они оказались в соответствующем положении к прагматичной и реалистичной российской власти. Болезненно воспринимают, что один на свободе, а другой в тюрьме, но это был единственный залог главной цели – их выключения из информационного пространства. Один был договороспособен, другой нет.
В конечном счете, платформа Пригожина, Стрелкова и пассионарного сегмента их последователей заключается в непонимании и неприятии ограниченного формата СВО, который, по их мнению, в перспективе влечет больше потерь, чем одномоментная эскалация, всеобщая мобилизация, перевод государства на военные рельсы, отказ от переговоров. Здесь также недоверие власти в широком смысле российских элит, которые при первой возможности готовы продать интересы страны, заключить мир и заморозить конфликт, а затем получить новую войну с усилившейся украинской армией.
На самом деле мыслей россиян в контуре этой логике очень много, и отсутствие митингов в защиту Стрелкова или в поддержку мятежа Пригожина не показатель. Эти мысли пытаются загнать в сегмент «патриотизма», поскольку до сих пор не понимаются основания поддержки СВО большей частью населения страны (она проста – «там же наши»). Но любые респонденты, готовые рефлексировать, не получают никаких ответов от российской власти по вопросам мотивации СВО верхнего уровня.
В свою очередь прагматика Владимира Путина, начиная с Крыма и Минских соглашений, вписана в широкий геополитический контекст, она не предполагает предельные сценарии эскалации и изоляции страны, а скорее переформатирует среду вокруг России и руинизирующийся мировой порядок «за счет» украинского конфликта. Военная победа над Киевом без фиксации капитуляции и новых правил игры препятствует контактам с внешним миром, восстановлению торговли и «нормальной» жизни в стране. А именно так рассчитывается финал этой истории: сотрудничество, а не вечная конфронтация. Выработка новой постялтинской системы взаимоотношений и безопасности в мире, а не железный занавес.
Однако у этой предполагаемой и очень широко трактуемой концепции есть узкие места, на которые справедливо указывают и оппоненты, и военно-патриотический сегмент:
1. Идеологическая платформа. Невероятно сложно объяснить людям, что им предстоит умирать за восстановление экспорта-импорта в Европу, игры газовых королей и зерновые сделки. Конечных выгод для уровня в жизни в России от улучшения товарооборота и экономического развития в целом никто из простых людей нигде никогда не видит, тем более никто не готов приносить жертвы для отложенных выгод.
2. Сколько бы ни старались эксперты, рядовой зритель запоминает простейшие нарративы и отрывочные лозунги, но никогда сложную геополитику в целом и со всеми ее нюансами. В итоге у каждого внутри складывается своя картина мира, но редко транслируется вовне и легко «разбирается» в разговорах. В итоге ничего из «большой» аргументации в поддержку СВО люди не воспринимают, она, скорее, играет против СВО, так как считается «играми элит за распределение сверхдоходов».
Именно поэтому Владимир Путин использует простейшую и понятную аргументацию: поддержать русских и русский язык, уничтожить врагов (демилитаризация) и фашистов, наладить отношения с нормальными украинцами («мы никогда не отказываемся от переговоров»). Это понятные цели, медленная реализация которых вызывает критику, при этом гибнут люди, летят беспилотники, а армия «миндальничает» и не показывает всего, что умеет, так как бережет мирных украинцев. Так воспринимают простые люди с поправкой на возраст и регионы.
3. В конечном счете, отсутствие идеологической платформы российское руководство пытается компенсировать деньгами, буквально покупая солдат и их мотивацию. (Идеологию на Донбассе слишком жестко уничтожали в 2014-м, чтобы теперь возрождать и масштабировать). В итоге на фронте проблемы с мотивацией, компенсированные психологией «мести за потери». А тыл законопатили от восприятия войны и, соответственно, необходимости выбора идеологии.
В эту вилку попадают стрелковцы, поскольку идеологию имеют, состоятельную со всеми оговорками, но она не нужна ни власти, ни тылу, в перспективе воспринимается как опасная и деструктивная. Войну власти пытаются преподнести как «тяжелую работу», но никак не «святой долг».
4. Элиты. Совершенно очевиден настрой значительной части российской элиты, крупного капитала, чиновников, интеллигенции на скорейшее завершение конфликта на любых условиях либо его заморозку, что рождает справедливое подозрение в готовности сдать интересы страны либо предать память павших: «за что воевали». Часто это приводит к конспирологии и всеобщему подозрению руководства, которое, проводя долгосрочную стратегию, основанную на выжидании и накапливании потенциала, обречено создавать условия для сомнений в своих целях. Тем более, давление на президента велико, и всегда удобно обратиться к нарративу «бояре плохие – царь хороший».
Стрелков в своем видении необходимости интенсификации и масштабирования конфликта буквально эксплуатирует идею предательства элит (базируясь на Минске-2), упрощая ситуацию донельзя и фактически выводя проблему на революционные рельсы.
5. Военный потенциал. Значительное количество ошибок, совершенных военным ведомством в ходе СВО и подготовке к ней, провоцирует постоянные претензии к Минобороны и игнорирование успехов в их частичном исправлении. Но в корне вопроса лежит требование мобилизации, без которой выйти на масштабное наступление не получится. И это так, просто не факт, что именно таким видится перспектива боевых действий руководству (не военному). В конечном счете, и Стрелков, и Пригожин призывают готовиться к «третьей мировой», тогда как наверху считают, что обойдется.
Тем не менее, логика Стрелкова и в локальном масштабе понятна: если страна не готовится к масштабным наступательным действиям, значит, готова согласиться на заморозку в условиях истощения ВСУ. Однако не факт, что гипотетические соглашения будут включать только такой вариант соглашений с Западом.
