«Чья власть, того и вера»: что стоит за запретом УПЦ?

Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев – о решении официального Киева запретить деятельность Украинской православной церкви.

Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его.

Евангелие от Матфея.

«Чья власть, того и вера». Этот принцип, порожденный Аугсбургским миром, уже изначально выражал не только право на свободу вероисповедания. Авторы этой формулы прочно увязывали власть и религиозную принадлежность между собой. И это было вполне обосновано.

Потому что еще со времен античности демонстрация собственных религиозных предпочтений являлась и манифестацией политической лояльности, и средством легитимации собственной власти. Кир Великий после завоевания новых земель показательно отдавал дань уважения божествам покоренных стран. Точно также, как и разгромивший впоследствии державу Ахеменидов молодой царь Македонии. Одной из главных причин гонений на иудеев и христиан в Римской державе являлись обвинения в отказе отправлять культ императора (которого почитали как живого бога).

На протяжении большей части исторического времени человек воспринимал политические процессы и явления преимущественно сквозь призму религиозного мифа. Отсылка к воле и благосклонности божества (либо родству с ним) играла роль главного обоснования законности и «правильности» власти.

Это справедливо как для монархий и жестко иерархизированных обществ Востока, и для греческих и римских гражданских общин-полисов. Следы этого подхода к истолкованию сущности власти мы можем найти и в Книге пророка Исайи, и в конфуцианском Пятикнижии.

Кому-то может казаться, что этот принцип давно отправлен на свалку истории. Сторонники этой точки зрения заблуждаются. Нет, мы не будем приводить в качестве примера монархию Саудитов, Турцию или Таиланд. Власть и религия тесно переплетаются и во вполне себе светских европейских демократиях. Конституция Греции признает православие «господствующей религией», обучение духовенства финансируется из бюджета, государство обеспечивает священников зарплатами и продвигает в школах религиозное обучение. Правительство Исландии предоставляет ОФИЦИАЛЬНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ евангелическо-лютеранской церкви финансовую поддержку и разнообразные льготы, недоступные прочим религиозным группам. А в Соединенном Королевстве монарх обязан быть членом Англиканской церкви.

Прочность взаимосвязи церкви и власти в этом случае во многом обусловлена обстоятельствами происхождения современных национальных государств (по крайней мере, в случае Европы, стран Северной Америки и России). И они сами, и цементирующие их идентичности родились в кровавом горниле религиозных войн. Пределы которых отнюдь не ограничиваются Вестфальским миром. «Славная революция» в Англии 1688 г. во многом была обусловлена симпатиями Якова II к католицизму и подпитываемой ими конспирологической истерией среди протестантов. И нет, тот конфликт не закончился изгнанием короля, отправившего на каторгу Питера Блада сотоварищи. Последнее крупное якобитское восстание произошло в 1745 г., и тогда войска Стюартов взяли Манчестер и Бристоль. Шотландское католическое меньшинство признало власть ганноверской династии только в 1790 г.

Религиозные конфликты Нового времени похоронили принцип «Нет более ни эллина, ни иудея». Если ты считаешь себя хорватом или поляком, то должен быть католиком. А президент США должен быть протестантом (Кеннеди и Байден – исключение, подтверждающее правило). Именно сквозь эту парадигму многие люди до сих пор рассматривают политическую действительность.

Не стоит искать в этом логику. В конце концов, нас окружают миллионы крещеных людей, которые не знакомы не только с «Отче наш», но и «Символом веры» (печальный факт). Для большинства наших современников религия представляет собой не систему представлений и ценностей, и даже не образ жизни, а лишь способ маркировать свою идентичность, принадлежность к группе и лояльность ей.

Именно этим примитивным пониманием религии и продиктовано решение о запрете УПЦ. Украинская церковь, с их точки зрения, должна быть сугубо национальной, и не иметь связей с иными государствами, в первую очередь – с Россией. А иерархи УПЦ даже в 2023 г. публично проводили богослужения на русском языке, что было вполне ожидаемо воспринято как «крамола».

Роль факультативного фактора, вероятнее всего, сыграло то, что УПЦ долгое время оставалась ресурсом «мягкой силы» России на Украине. Ее храмы посещали миллионы прихожан, включая военнослужащих ВСУ. И повседневное взаимодействие с представителями УПЦ неизбежно разрушало тот демонизированный образ врага, который власти Украины сформировали в рамках представлений граждан о России. Просто потому, что «москальские попы» в масе своей были простыми людьми, в которых даже наиболее «свидомый украинец» мог найти множество общих черт с самим собой.

Можно ли назвать принятие соответствующего законопроекта Радой победой Зеленского? Это интересный вопрос. Прямо против законопроекта проголосовали 29 депутатов (в том числе - 4 депутата от президентской партии «Слуги народа»), воздержалось – 4, не голосовали – 23. При этом из 233 наделенных мандатами «слуг» инициативу поддержали лишь 173. Против запрета УПЦ публично выступили и некоторые топовые ЛОМы, такие, как чемпион IBF и IBO в легком весе, двукратный олимпийский чемпион Василий Ломаченко. На фоне распространяемой в украинском обществе русофобии это можно интерпретировать вполне однозначено: команда Зеленского настолько перегнула палку, что с критикой ее действий начали выступать даже записные лоялисты.