Уроки финской, или о международных договорах
Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев – о путях решения украинского кризиса с учетом опыта советско-финских конфликтов.
Спецоперацию на Украине достаточно часто сравнивают с Советско-финской войной 1939-1940 гг., и, безусловно, для этого есть достаточно весомые основания. Нет, существует и множество отличий между двумя конфликтами (на их обсуждение, при желании и возможности, можно потратить тысячи страниц убористого текста, чем и занимаются ученые-историки). Однако все же наши современники продолжают сравнивать два конфликта в силу неизбывной тяги человека запихнуть новый опыт в хорошо знакомые рамки восприятия. И это поневоле вынуждает нас обратиться к параллелям между финской и Украинской «спецоперациями» в наиболее интересном ключе: в рамках вопроса о путях урегулирования конфликта.
В рамках Московского договора 1940 г. стороны обязались не вступать в коалиции, направленные против одного из подписантов, а Советский Союз, помимо территории Западной Карелии, получил право арендовать полуостров Ханко и морскую территорию возле него. Казалось бы, эти условия должны были гарантировать мир и безопасность, как минимум, для советской стороны. Однако уже в 1941 г. Финляндия приняла участие в нападении на СССР.
В 1944 г. в Москве было подписано уже перемирие «между Сталиным и Маннергеймом». Его условия предусматривали выплату репараций, выдачу немецких войск, снятие официальным Хельсинки запрета на деятельность коммунистических организаций, ликвидацию фашистских и антисоветских объединений, предание суду военных преступников, демобилизацию финской армии и создание базы ВМФ СССР в Порккало-Удд. В 1947 . был заключен Парижский мирный договор. Он подтвердил условия Московского перемирия, а также предусматривал принятие Финляндией ограничений в плане численности армии и флота и наличия ряда вооружений.
Казалось бы, эта конфигурация предусматривала благоприятные условия как для втягивания Финляндии в орбиту влияния Москвы, так и для возникновения в послевоенной Суоми своего «веймарского синдрома» с последующим вхождением страны в НАТО. Однако послевоенная история взаимоотношений Москвы и Хельсинки развивалась принципиально иным образом. Власти Финляндии вплоть до 1990 г. придерживались принципа нейтралитета в рамках выстраивания внешнеполитического курса, а советская сторона еще в 1955 г. свернула расположенную на территории Суоми военно-морскую базу.
И причины этого вполне понятны. В 1941 г. Советский Союз был далек от завершения масштабной программы перевооружения и реформирования армии и флота, которую планировалось завершить лишь через два года. В течение нескольких лет до этого СССР был фактически втянут в крупномасштабный военный конфликт с Японией. И он не исчерпывался сражениями у Хасана и Халхин-Гола. За период 1937 – 1940 гг. на стороне китайцев в отражении наступления японской императорской армии приняли участие 2 тыс. одних только летчиков и авиатехников из СССР. Взаимоотношения Москвы с Берлином всегда оставались откровенно натянутыми. Вплоть до лета 1939 г. Советский Союз последовательно противодействовал усилиям Германии по наращиванию влияния рейха в Европе, имели место прямые боестолкновения военнослужащих двух государств в ходе войны в Испании, и даже после подписания договора о ненападении стороны постоянно конфликтовали на дипломатическом поприще, в первую очередь – из-за экспансии немцев на Балканах и в районе Подунавья, создававшей угрозу для позиций СССР в Черноморском регионе. Политический режим рейха, равно как и его союзников, был откровенном антикоммунистическим и открыто позиционировал сторонников Маркса и Энгельса в качестве угрозы для национальной безопасности не только на внутреннем, но и на внешнем контуре. Британия и Франция были откровенно враждебны России. Они не только отказались выступить единым фронтом с СССР в рамках защиты Чехословакии, но и в период финской войны планировали высадить десант в Скандинавии и бомбить нефтепромыслы Баку. США (к слову, последними официально признавшими советское государство) продолжали следовать политике изоляционизма. Таким образом, у СССР не было надежных и влиятельных союзников, зато имелся целый перечень врагов и конкурентов. При этом военная машина самого Советского Союза находилась в стадии перестройки и была далека от «проектных мощностей» (что и показал конфликт с Финляндией). В этих условиях любой договор (даже взаимовыгодный для обеих сторон) неизбежно превращался в «филькину грамоту». Любой внешний игрок, располагавший достаточным военным и экономическим потенциалом, мог легко «обнулить» советско-финские договоренности
Однако к середине – второй половине 1940-х гг. ситуация изменилась кардинально. Красная Армия превратилась в одну из двух ведущих военных сил в мире, советская зона влияния охватила Восточную Европу и существенную часть Китая, общественное мнения во многих государствах Западной, Южной и Северной Европы формировалось скорее в рамках «просоветского» или «прокоммунистического» трендов (во многом – благодаря вкладу левых в деятельность Сопротивления и роли СССР в разгроме держав оси). При этом СССР демонстрировал как впечатляющие способности в плане восстановления экономики, так и существенный научно-технический потенциал (в 1943 г. было запущено массовое производство собственных антибиотиков, в 1946 г. начал работать первый советский ядерный реактор, в 1947 г. в полет отправилась первая радиоуправляемая ракета и т.д.).
Исходя из этого, можно уверенно заявить, что надежность любого варианта соглашения «по Украине» будет определяться не юридической точностью формулировок и даже не тем, насколько сбалансировано будут отображены в документе интересы прямых участников конфликта. Реальным значением будут обладать, с одной стороны, наличие у внешних акторов желания и возможности нарушить соглашение в своих интересах, а с другой – способность РФ «обнулить» такие планы просто за счет наличного военного, экономического, научно-технического и дипломатического потенциала.
