«Зеленая повестка»: фундаментальный смысл и политическая конъюнктура
Доктор политических, наук, профессор Государственного университета управления, эксперт ПРИСП Виктор Титов – о государственной экологической политике и конъюнктурной политизации «зеленой повестки» в современном мире.
Экологическая катастрофа, разыгравшаяся в конце 2024 года на черноморском побережье Краснодарского края, заставила всех нас еще раз обратить внимание на важность охраны той природной среды, в которой мы все с вами существуем. Мы все имели возможность (к сожалению, очень печальную) в очередной раз поразмышлять над случившимся и осознать, что экологическая политика – это не дань некой западной, «неолиберальной» социальной моде, а необходимый элемент государственной стратегии развития. И вместе с тем, у нас появился более чем весомый повод взглянуть и на то место, которое занимает экологическая проблематика в современной политике, и на то, что, собственно, представляет собой политизированная «зеленая повестка».
Оговорюсь сразу: в данной статье я не стремлюсь отождествить экологическую политику современных государств и «зеленую повестку». Первое – есть стратегическое направление государственного управления, удел профессионалов. Второе – элемент и атрибут современной публичной политики и, как бы прискорбно это ни звучало, болезненное проявление политической конъюнктуры.
Мы все помним, как экологическая повестка (было, совсем уже угасшая в середине «лихих девяностых») «ворвалась» в политическую жизнь России в начале 2010-х сквозь призрак «Химкинского леса» и продолжилась протестами уже во второй половине 2010-х гг.. вокруг «мусорных полигонов». Тогда многие аналитики смотрели на российский экологический протест исключительно сквозь призму деятельности несистемной оппозиции: как на относительно удобную «поляну» выплеска «низового» социально-политического недовольства и одновременно – «полигон» для отработки технологий антивластной политической мобилизации. При этом само отношение к такой вот слегка экзотической «политической экологии» было сдержанным и, скорее, скептическим. Подобная протестная экологическая «волна» воспринималась, всё же, как нечто, если не маргинальное, то явно периферийное, как условная «заместительная терапия» – относительно приемлемый способ дать высказаться «рассерженным» гражданам в условиях уже начавшегося тогда критического сжатия легального конкурентного поля российской публичной политики.
Иное дело – страны западной Европы, где «зеленая повестка» стала неотъемлемой (а нередко центральной) частью программ ведущих политических партий, очень заметной составляющей публичного политического дискурса. В Германии, например, вообще особый случай: «зеленые» превратились в одного из ключевых системных игроков общефедеральной политики и участвуют в формировании практически всех правительственных коалиций. Но германский кейс, даже по «неолиберальным» европейским меркам, пока выглядит как исключение. В остальном мы видим принципиально другую тенденцию – «перехват» экологической проблематики мейнстримными политическими силами (один «зеленый курс» Байдена чего стоит!), преобладание политической конъюнктуры над реальным стремлением решать системные экологические проблемы.
Более того, именно в угоду этой самой конъюнктуре и желанию крупнейших политических лидеров западных стран «вписаться» в новомодный экологический тренд и происходит искусственное упрощение и своеобразное «сжатие» смыслового поля современного экологического дискурса. Я думаю, многие заметили, как он скукожился в последние два десятилетия, пройдя путь от «глобальных проблем человечества» до «климатической повестки» и «нулевого углеродного следа». Как следствие, неизбежной компенсацией подобного смыслового выхолащивания является гипертрофированная эмоциональная накачка и радикализация «зеленой повестки». Собственно, «кейс Греты Тунберг» – он как раз об этом. О том, как когнитивная пустота заполняется «перфоменсом», радикализмом и аффективным эпатажем.
В общем, и в России, и на Западе «зеленая повестка» сегодня, безусловно, является более чем востребованной и актуальной. Но в принципиально ином качестве, нежели она существует сейчас. А именно, в качестве ответственной экологической политики, последовательно реализуемой современными государственными институтами, а не в форме радикальных лозунгов и конъюнктурного публичного «хайпа».
