Карин Клеман: Цена бензина
17 ноября во Франции начались многотысячные протесты. Возмущение населения вызвал рост цен на топливо — с начала года стоимость бензина увеличилась для потребителей на 7,5%, а дизельного топлива — на 15%. Ситуация усугубляется тем, что власти уже анонсировали новый рост цен в начале 2019 года. Участники стихийных манифестаций назвали свои акции движением «жёлтых жилетов», которые являются обязательным атрибутом французских автомобилистов: водители обязаны надевать светоотражающие жёлтые жилеты в темноте или в условиях плохой видимости, когда выходят из машины. Публицист, эксперт Центра ПРИСП Марк Зенгер поговорил с известным социологом Карин Клеман о причинах этих протестов и о том, что общего между массовыми выступлениями во Франции и России.
Карин Клеман — известный социолог и общественный деятель.
1998-2004 гг. — доцент факультета политической социологии Университета Париж-8, научный сотрудник лаборатории «Труд и мобильность» Университета Париж-10.
2004-2010 гг. — директор независимого института «Коллективное действие», научный сотрудник Центра исследования социальных трансформаций Института социологии РАН.
2012-2018 гг. — директор Центра изучения гражданского общества и прав человека (факультет свободных искусств и наук, Санкт-Петербургский университет).
Является автором книг: «От обывателей к активистам: рождающиеся социальные движения в нынешней России» (с О.Мирясовой и А.Демидовым), М.: Три квадрата, 2010; «Городские движения России в 2009-2012 годах: на пути к политическому» (с О.Мирясовой и Б.Гладаревым). М.: НЛО, 2013.
Карин, как Вы считаете, почему протесты, связанные с повышением цен на бензин во Франции, приобрели столь массовый характер?
Нужно понимать, что довольно массово протесты были поддержаны в первую очередь жителями провинции, сельской глубинки, потому что в этих местах машина — это необходимость. Если человек во французской глубинке хочет вести активную социальную жизнь, — то есть работать, покупать продукты и т.д., — у него не будет такой возможности без машины. Ведь в маленьких деревнях, на локальном уровне, как правило, отсутствуют торговой сети и рабочие места, поэтому автомобиль является просто жизненной необходимостью, и люди зачастую вынуждены проезжать в день многие десятки километров. При этом в Париже, как и в других крупных городах, есть обширная сеть общественного транспорта и соответствующая инфраструктура. Также причины массовой поддержки протестов именно во французской глубинке кроются в социальной структуризации общества: относительно бедных работающих людей больше в регионах, в маленьких городках. В больших городах сосредоточен «средний класс», или «буржуа», а также интеллектуальная элита.
Протесты начались, потому что жителям провинциальных деревень, относительно бедным и при этом работающим, надоело, что из года в год их покупательная способность падает, а они должны работать все больше, чтобы зарабатывать все меньше. Так же именно им, а не богатым гражданам, приходится платить все большие налоги. Таким образом, с точки зрения жителя глубинки, правительство в настоящий момент осуществляет политику во благо богатых, и это восстание работающих жителей регионов, то есть тех, кто работает, кто ощущает себя полезным для страны и протестует против повышения налогов за свой счёт. Повышение цен на бензин в данной ситуации — это всего лишь повод или последняя капля. Население провинции терпело эту политику уже много лет, но сейчас благодаря фейсбуку и вследствие того, что значительное повышение цен на бензин стало весьма ощутимым, так как люди ежедневно платят больше, — последовали массовые акции. Нужно подчеркнуть, что высокая степень самоорганизации людей стала технически возможна благодаря соцсетям: с их помощью жители страны открыто поделились своими планами друг с другом.
Карин, Вы говорите, что главную роль в протестах играют самоорганизовавшиеся при помощи социальных сетей граждане. А какова роль в протестах политиков и политических партий? И можно ли говорить о том, что протесты поддержали люди левых или, допустим, правых взглядов?
Сейчас, когда выступления людей носят уже массовый характер, политические партии, в том числе крайне правые, пытаются заработать на этом очки. Однако нынешние массовые выступления во Франции можно назвать вообще «восстанием против политики», против политической линии правительства. Люди считают, что ни одна партия не будет представлять их интересы, что любая партия продолжит ту же политическую линию, поэтому они вообще отвергают традиционные партии. Такое же отношение и к президенту Эмманюэлю Макрону, который изначально говорил, что он не правый и не левый политик, а затем, по мнению многих, оказался «таким как все». Кстати, протестующие во Франции, как и в России, не говорят, что они занимаются политикой — они аполитичны, они говорят, что не хотят, чтобы их протест политизировали, чтобы политические партии использовали их протест. Люди отвергают традиционные партии, а также сложившуюся партийную систему, потому что хотят, чтобы политика стала ближе к ним, к их ежедневным заботам. Я бы сказала, что в России это менее выражено, чем во Франции, но тоже есть. Что касается политических предпочтений участников протестов, то здесь можно говорить о большом разнообразии, и в первую очередь больше всего представлены те, кто вообще не голосует на выборах. Люди готовы и способны протестовать, когда возникают проблемы, которые им очень близки, и речь здесь не идет о политических предпочтениях и абстрактных лозунгах, которые трудно соотнести с повседневной жизнью, — дело в локальном патриотизме; люди хотят, чтобы в их регионах жилось лучше. В России, например, сопоставимое значение имеют пенсионные выплаты, все понимают, зачем нужна пенсия.
По Вашему мнению, что общего между нынешними протестами во Франции и в разные годы в России?
То, что происходит во Франции, во многом знакомо российской публике: в связи с переходом к постиндустриальному обществу люди переезжают из маленьких французских деревень в большие города, и небольшие поселения теряют инфраструктуру — закрываются школы, больницы и т.д. Этот мировой тренд. Люди протестуют против сокращения социальной инфраструктуры, ведь теперь они вынуждены ездить далеко ради каких-то административных процедур, или чтобы посетить врача, например. В России навряд ли повышение цен на бензин приведет к массовому выходу людей на улицы, потому что цены на бензин не так ощутимы, чтобы вызвать такое недовольство. Когда я говорю с людьми, особенно с небогатыми, они выражают недовольство тем, что бензин такой дорогой в то время, как Россия добывает и экспортирует нефть. Люди возмущаются тем, что они не пользуются доходами от нефтедобычи, что доходы от нефтяных компаний идут самым богатым олигархам. Вообще же, цены на бензин — это незначительная деталь в описании общей картины неравенства в России. В регионах люди больше недовольны закрытием школ, больниц, но протесты при этом носят локальный характер и не являются массовыми в отсутствие общего для всей страны повода. Если проводить аналогии, то акции «желтых жилетов» во Франции можно сравнить с протестами против монетизации льгот в 2005 году. Тогда протесты, как сейчас во Франции, коснулись в первую очередь регионов и людей не самых богатых, которые считали, что, поскольку они работали всю жизнь, они имеют право на какие-то льготы. И это не только пенсионеры, которые по большому счёту составили большую часть этого движения. Я бы добавила, что по степени радикальности и способности к самоорганизации нынешние протесты во Франции и движение против монетизации льгот в России — весьма сравнимы еще и потому, что люди и там, и там вышли стихийно, а политические партии подключились позже. При этом степень радикализации протестов в России была очень высокой: участники тех акций перекрывали улицы, автострады, собирались около административных зданий, требовали выхода губернатора и т.д.
По Вашему мнению, возможна ли в России массовая низовая самоорганизация?
Пример протестов против монетизации льгот показывает, что общество готово и способно к самоорганизации. Благодаря различным факторам, в том числе и потому, что в 2000-е годы политическая и экономическая ситуация стабилизировалась, в обществе, особенно в регионах, наблюдается процесс воссоздания новых социальных связей или, точнее говоря, восстановления солидарных связей. Поэтому, я даже не сомневаюсь, что низовая самоорганизация возможна. Другое дело, что выйти на улицу — это не то же самое, что просто выступать с критикой. Это требует еще и веры в собственные силы. В России же большая проблема в том, что люди не верят, что они способны на что-то влиять. Из-за разрыва между власть имущими и простыми людьми, а также из-за переплетения политической и экономической элит у многих возникает ощущение, что сделать что-то невозможно.
