Прыжок за флажки: сценарии развития левого движения
Политолог, координатор «Левого фронта», эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин продолжает тему развития левого движения в России и перспектив трансформации КПРФ.
Избирательная кампания 2018 года вернула в политику интригу и смысл; три вторых тура и одни повторные выборы, убедительные проценты оппозиции ставят вопрос о развитии партийной системы в России: какая политическая сила сможет использовать резко возросшие протестные настроения, как будет выглядеть партийная конфигурация к следующему избирательному циклу? Какая повестка встанет во главу политического процесса?
О перспективах трансформации КПРФ и левого движения в России сайту «Выбор народа» рассказал политолог, координатор «Левого фронта» Алексей Сахнин.
Прошедшие 9 сентября выборы показали существенное проседание результатов «Единой России» во многих регионах; четыре вторых тура говорят сами за себя. Вряд ли все можно свалить на пенсионную реформу. Какие еще факторы повлияли на результаты партии?
Причина низкого результата «Единой России» на выборах кроется не только в пенсионной реформе; в конце концов, пенсионная реформа сама по себе является лишь частью проводимой социально-экономической политики, за которую несут ответственность партия «Единая Россия», премьер-министр Медведев и лично президент.
Другая часть этой политики - относительная девальвация рубля и повышение НДС, которое, в свою очередь, вызовет новую волну роста цен. В результате в стране пятый год не увеличиваются доходы у населения, зато неравенство, наоборот, растет. Все эти проблемы являются следствием целого комплекса стратегических и тактических решений в социально-экономической области, и повышение пенсионного возраста – только часть этой политики, но часть очень болезненная и чувствительная для людей.
Вопрос в том, как администрация и ее продолжение в лице «Единой России» будут реагировать на протестные настроения в обществе. Скорее всего, они пойдут по пути дальнейшего давления на демократические механизмы, будут предпринимать попытки технологическим способом «решить» нарастающие социально-экономические проблемы.
Пример – во Владимирской области, чтобы не допустить до выборов Максима Шевченко, власть использовала муниципальный фильтр, специально для таких целей и заложенный в законодательство; вполне вероятно, что этот механизм будет задействоваться все больше и больше. В случае, когда власть будет не уверена в своих результатах на региональных выборах, она будет снимать сколько-нибудь неподконтрольных нелояльных кандидатов. Это, конечно, не ликвидирует причины нарастания кризиса.
На выборах в нескольких регионах КПРФ удалось опередить «Единую Россию», однако если смотреть в масштабах всей страны – ее успех очень неравномерный, в среднем от 15 до 25%. Результаты КПРФ - это локальная история или общий тренд?
Это и то, и другое. Регионы у нас сами по себе не равны и развиваются по-разному, и там, где КПРФ достигла феноменальных успехов, есть региональная специфика, которую глупо было бы отрицать. Но дело не только в региональной специфике: даже 15-20% - это выше, чем средние результаты КПРФ за последние годы.
Конечно, КПРФ аккумулирует протестные настроения, но делает это пока неэффективно. И сама по себе КПРФ неоднородна: в разных регионах она устроена по-разному, и роль играет тоже разную, и чем больше она присутствует в политическом пространстве, тем больше получает на выборах.
Сейчас левые силы во всем мире стоят перед аналогичным выбором. Мы находимся в ранней, мягкой фазе системного политического кризиса; под вопросом стоит вся политическая машина в тех формах, в которых она была построена в разных странах, где за ширмой парламентской демократии и мягкого авторитаризма был реализован неолиберальный консенсус с его политикой приватизации, бюджетной экономии, коммерциализации общественного сектора – образования, здравоохранения и так далее. В этом же русле находится постепенный демонтаж солидарной пенсионной системы и повышение пенсионного возраста.
Под влиянием кризиса успехом начинают пользоваться те силы, которые противопоставляют себя всей этой системе и стоящему за ней истеблишменту. Там, где эту роль берут на себя правые популисты, - там они пользуются громадным успехом. В тех, к сожалению, немногочисленных случаях, где эту роль берут на себя левые силы, - там левые силы находятся на подъеме; мы видим примеры Франции и Англии, мы видели кампанию Берни Сандерса в США. Даже там, где левые силы колеблются и не делают решительных шагов, они все равно получают некоторые крохи от крошащегося пирога центристского электората. От людей, которые разочарованы существующим политическим механизмом, разочарованы социальной политикой, которая из этого механизма проистекает, левые автоматически получают некоторую прибавку голосов, как ее получила КПРФ. Но для того, чтобы эта прибавка стала переломной и вылилась в достаточное количество энергии, голосов, протестующих на улицах, обеспечила бы достаточный приток в партийные организации – для этого должна быть переформулирована повестка левых. Пока КПРФ на это не решилась. Или, по крайней мере, решилась не целиком.
Искушение, перед которым стоит руководство партии, понятно: для них такой переход из лояльной оппозиции в радикальную, последовательную оппозицию может означать жесткий конфликт с Администрацией Президента. Конфликт со всеми вытекающими последствиями: с пропагандистскими кампаниями, с административным давлением и так далее. Между тем, КПРФ в значительной степени срослась с существующей властью и бизнесом. Что из себя обычно представляет региональное отделение КПРФ? Во многих случаях это какой-то местный бизнес, который не вписался в партию власти и существующую конструкцию; он ищет для себя какие-то запасные аэродромы, - и находит их в виде оппозиционных партий. Например, КПРФ. И «покупает» ее как франшизу. Такой бизнес, конечно, полностью связан узами лояльности – любой выход за флажки для него означает отъем собственности, административное, а иногда и уголовное преследование. Таких примеров довольно много, и это сдерживает КПРФ от радикализации; но соблазн воспользоваться нарастающим кризисом – тоже велик.
Кроме того, внутри КПРФ есть люди, которые делают ставку на, условно говоря, карьерный рост, и из «карьерных» соображений они могут включаться в протестную деятельность, откликаясь на демократическое давление. Наконец, в КПРФ есть огромное количество идейно мотивированных людей, особенно среди молодежи, которая из идейных соображений солидарна с нарастающим протестным движением. И сейчас внутри КРПФ идет острая борьба, какая из этих сил перевесит.
Кстати, отдельные признаки условной радикализации уже есть. Например, КПРФ решилась на выдвижение такого кандидата, как Павел Грудинин. При всей своей умеренности и лояльности, оппортунизме, Грудинин - это новый кандидат для КПРФ, поскольку он представляет социальный слой, который долгое время вообще не был задействован в публичной политике – условно «красных директоров». Не только в низах российского общества, но и в его верхах происходит раскол – там есть часть бизнеса, которая сознательно выступает за кейнсианский поворот. Этот бизнес через медиа, экспертные площадки, лоббирование пытался донести до администрации свою повестку, но поскольку эти усилия ни к чему не привели, он нерешительно, в рамках тактики «шаг вперед - два шага назад» начал переходить к публичной политике. Переломом как раз стало выдвижение яркого представителя этой среды от партии КПРФ кандидатом в президенты.
Продолжением и углублением этого тренда была попытка выдвинуть Максима Шевченко на выборах губернатора во Владимирской области - харизматичного политика, который критикует всю систему и истеблишмент как таковой. Это был лево-популистский эксперимент, который пока не вылился в последовательную стратегию - поэтому прибавка на выборах у КПРФ была заметной, но не решающей.
Как Вы прогнозируете, выйдет партия «за флажки»?
Это зависит от ряда факторов, и один из этих факторов – чисто аппаратная борьба внутри партии. Предсказать исход борьбы, которая ведется в византийском стиле, невозможно, поскольку он часто зависит от очень случайных обстоятельств.
Второй фактор – это давление снизу. Если сегодняшнее недовольство не уйдет в песок, а будет продолжать нарастать, если давление внутри сосуда политической системы будет увеличиваться, то этот фактор может подталкивать партию и, в частности, региональные организации выходить «за флажки», взаимодействовать с протестным движением, брать на вооружение его требования и лозунги.
Третий фактор – это экономическая динамика и то, как она будет сказываться на интересах «красных директоров», той части бизнеса, которая работает на внутренний рынок. Если они будут видеть, что инерционный сценарий грозит им катастрофой, это будет стимулировать в них решительность. Для КПРФ это очень значимый фактор, поскольку именно в этой среде партия черпает свои кадровые, финансовые и политические ресурсы.
В любом случае, все зависит от давления снизу; и власть отдает себе в этом отчет. Именно поэтому она сажает Сергея Удальцова, изолирует его на время избирательной кампании, а позже применяет к нему трехлетний административный надзор, который в любой момент может превратиться в тюремное заключение. Впрочем, денег у людей больше не становится, и массовое недовольство будет выталкивать новых лидеров - и придавать энергии старым.
При этом важно понимать, что Россию надо рассматривать как часть западной политической системы со всеми ее плюсами и минусами; соответственно, в России, хоть и в очень специфических формах, происходят те же процессы, что и на Западе. С аналогичными вызовами и сложностями сталкиваются и западные левые партии.
И здесь я вижу несколько сценариев развития ситуации.
Первый сценарий – радикализация старых социал-демократических партий. КПРФ надо рассматривать как аналог западных социал-демократов, которые представляют собой широкую социально-политическую коалицию, в которую входит часть элиты (в России – «красные директора») и часть административного аппарата; рабочий класс эта коалиция не представляет. Например, во французской компартии более половины членов – функционеры местного самоуправления: мэры маленьких городов, депутаты и так далее; аналогично – в лейбористской партии в Англии.
Что происходит, если партия, построенная на таком социальном фундаменте, начинает радикализироваться, мы видим на примере Англии: истеблишмент выступает против нее единым фронтом, начиная с ключевых медиа и заканчивая непривычными для англичан мелкими фальсификациями; при этом популярность партии это не уменьшает; напротив, увеличивается количество голосующих за нее, и, что еще важнее, происходит мощный приток в партию идейно мотивированных активистов; это укрепляет партию, делает практически невозможными как внутрипартийный переворот, так и манипуляции со стороны правительства или истеблишмента. Это английский сценарий.
Второй сценарий, условно французский – когда радикализации по разным причинам внутри старой партии не происходит; зато происходит создание новой левой партии. Во французском случае это «Неподчинившаяся Франция» Жан-Люка Меланшона (основана в феврале 2016 года, прим.ред.), которая состоит из отколовшихся левых социалистов, части коммунистов и большой группы людей, которые раньше не были задействованы в политике. Спустя короткое время партия стала более влиятельной силой, чем старые социалисты; так, на президентских выборах 2017 года Меланшон получил без малого 20% голосов, - фантастический для леворадикального кандидата результат! – а социалисты – всего шесть с небольшим процентов.
Есть и промежуточный сценарий, когда радикализация начинается, но по каким-то причинам ничем не завершается (пример – Берни Сандерс, пока непонятно, чем закончится этот процесс).
Я думаю, что в России мы стоим перед похожей альтернативой. Если КПРФ по совокупности субъективных и объективных обстоятельств начнет радикализироваться, то этот процесс может стать самодвижущимся, его невозможно будет остановить.
Например, в ближайшее время должна произойти смена лидера партии: если в результате внутриаппаратной борьбы придет харизматичный, яркий политик, даже не обязательно последовательно левый, который будет апеллировать не к консенсусу в верхах, а попытается построить новый консенсус большинства, то дальнейшая радикализация партии становится почти неизбежной, как и массовый приток новых людей в партию.
В качестве движения в эту сторону можно расценивать заявления Зюганова о том, что КПРФ готова объединяться с другими партиями и создавать что-то вроде двухпартийной системы. Теоретически это движение в правильную сторону для КПРФ, но это потребует очень больших компромиссов с другими потенциальными участниками такого «фронта». И речь должна идти не просто о том, что, например, «Справедливая Россия» присоединится (у ее руководства тоже, между прочим, свои карьерные амбиции, им даже по одномандатным округам договориться бывает сложно). Важно расширить этот «фронт» за счет тех, кто сегодня вообще в политике не представлен.
Сегодня есть тысячи людей, которые рвутся в политику, но не находят себе в ней место. Среди них есть и те, кто приходит на «навальнинги», «зажав нос», потому что недолюбливает Навального; и те, кто не приходит никуда. Эта группа очень велика, среди них может быть и лоялистский электорат, который до сих пор голосовал за «Единую Россию» или не ходил на выборы, как бы соглашаясь с существованием путинско-медведевского консенсуса и рассчитывая на его социальную или социал-популистскую сторону. Но сейчас эти люди испытывают разочарование в связи с пенсионной реформой и общим ухудшением жизни. Для того, чтобы собрать такое большинство, нужно привлечь в политику новых людей, а для этого необходима новая стратегия, в том числе и электоральная, чтобы агитационные кампании не ограничивались дежурной рассылкой газеты «Правда» по старым адресам. Нужна более яркая протестная мобилизация; партия должна заниматься созданием ячеек, привлечением новых членов в партию, должна обращать внимание на региональную политику и разные социальные конфликты – жилищные, трудовые, экологические и прочие.
Если такое объединение будет развиваться, наполняться практическим смыслом, оно может усилить радикализацию партии.
Теоретически можно представить и противоположный формат, когда происходит механическое объединение под контролем администрации президента, но сейчас это уже маловероятно: мы уже прошли пиковые значения управляемой демократии.
Еще раз подчеркну: если партия пойдет по пути объединения и радикализации, это не обязательно означает, что она будет становиться более левой, леворадикальной, что она вернется к классическому марксизму. Вовсе нет. Идеологически это может выглядеть как возрождение того, что либералы в 1990-е годы называли красно-коричневым альянсом, поскольку общим знаменателем требований социальных низов и красных директоров является неокейнсианский протекционизм: защита внутреннего рынка, дешевый кредит, повышение потребительского спроса, покупательной способности населения.
Такие требования обычно имеют лево-националистическую идеологию; тот же Грудинин вполне подходит на роль, говоря языком оппонентов, красно-коричневого популиста.
Думаю, мы еще увидим возрождение КПРФ. С притоком новых людей, харизматичных политиков, партия из аппаратной полумертвой структуры может превратиться в реальную политическую машину – потенциал у нее есть. Если же партия не пойдет по этому пути, то, скорее всего, реализуется французский сценарий, будет создана новая организация, и уже на ее основе будет строиться лево-популистское движение.
Оригинал статьи на http://2018.vybor-naroda.org/vn_exclusive/120123-pryzhok-za-flazhki-scenarii-razvitiya-levogo-dvizheniya.html
