2011 и 2019: два протеста
На фоне протестных акций, поводом для проведения которых стал недопуск ряда «независимых» кандидатов к выборам в Мосгордуму в экспертном сообществе становится популярной тема сравнения последних выступлений оппозиции и митингов 2011 – 2016 гг.
Этот вопрос не имеет однозначного ответа. Восприятие происходящего, как и событий прошлого, во многом определяется спецификой личного опыта. И потому оценивать происходящее можно лишь посредством синтеза мнений экспертов, имевших возможность наблюдать протесты в Москве с самых разных ракурсов.
Политолог, ведущий аналитик Фонда защиты национальных ценностей Николай Пономарев попросил прокомментировать события последних дней экспертов Центра ПРИСП Владимира Шаповалова и Алексея Сахнина.
Заместитель директора Института истории и политики МПГУ, член правления Российской ассоциации политической науки Владимир Шаповалов:
Выступления оппозиции в июле – августе 2019 г. имеют сходство с «болотным» протестом, но обладают и ярко выраженной спецификой.
Действительно, аналогия напрашивается: и там, и там основная арена действий – Москва, и в первом, и во втором случае главный формальный повод протеста – выборы. Правда, в 2011 году это были уже состоявшиеся выборы, и основная претензия протестующих была к их итогам, а в 2019 году – будущие выборы, и претензия не к итогам, которых еще нет, а к допуску/ недопуску отдельных кандидатов. Кстати, в этой связи, абсолютно убеждён – если бы власть “прогнулась” перед “независимыми” кандидатами и допустила-таки их к выборам в обход юридических процедур – протесты всё равно имели бы место. Только они были бы посвящены не отказу в регистрации, а, также как и в 2011 году, “фальсификации” результатов выборов. Не разделяя категоричность утверждения председателя Мосгоризбиркома Валентина Горбунова, что “независимые” кандидаты получили бы на выборах в случае участия около 1 процента голосов избирателей, тем не менее, убеждён, что вероятность победы любого из «независимых», в случае участия, была маловероятна. Таким образом, протест 2019 года был заранее спланированной акцией ряда политических групп и их союзников. Недопуск к выборам по абсолютно формальным, законным основаниям привёл к тому, что произошёл своего рода фальстарт протеста – акции, запланированные на 15-22 сентября, поствыборный период, когда в столицу возвращаются все отдыхающие, и студенты и школьники приступают к занятиям, произошли в пик “мёртвого” сезона».
Именно из этого проистекает ключевое сходство двух протестов. И в первом, и во втором случае, протесты являются заранее спланированной акцией, частью сценария по дестабилизации политической ситуации и свержению/ ослаблению политического режима. В этом смысле они имеют все характерные черты “сценарной” революции: привязка в качестве инцидента к конкретным выборам, обвинение власти в их фальсификации, активное использование молодёжи в качестве авангарда “революции”, “карнавализация” протеста и пр.
Существуют различия между протестными циклами. Отличие состоит в размерах. Нынешняя акция – существенно меньшая по своим масштабам. В то же время, протест 2019 года не является самодостаточной акцией. Его нужно рассматривать скорее как репетицию к выборам в Государственную думу 2021 года и последующим президентским выборам. Сейчас отрабатываются новые технологии, взращиваются новые лидеры протеста, тестируется отношение к протесту общества и власти. Кстати, одной из таких новых технологий стала цикличность акций, их привязка к субботнему дню. Такого не было в 2011 году. Сейчас явно прослеживается попытка использования на отечественной почве опыта “жёлтых жилетов”. Ещё одной важной технологической новацией является попытка создать перманентный протест с акцентом на региональные инциденты. Речь идёт о Шиесе и “Храме-на-драме”, а также о ряде других, более мелких акциях. О том, что нынешний протест – всего лишь репетиция перед 2021 годом, свидетельствует и то, что он никак не связан с собственно московской повесткой. Протестующие и их лидеры ни слова не говорят о нуждах Москвы и москвичей, нет никаких содержательных аспектов протеста, связанных с особенностями социальной политики в Москве, ситуации в московском образовании и здравоохранении, проблемами застройки, благоустройства, транспортной политики и пр. типично московскими темами. Да и не с Собяниным собираются бороться протестующие, и, тем более, не с Метельским и Касамарой. Их единственный противник – федеральная власть.
Оба протеста, 2011 года, и будущий, 2021 года, - это «сценарные» революции, предпринимаемые в условиях транзита власти, то есть в период повышенной опасности для политической системы и её особой уязвимости. Именно на это и делается расчёт лидерами протеста и их зарубежными партнёрами.
Протест не является совершенно искусственным явлением. В обществе накопился колоссальный уровень социальной напряжённости, основными причинами которого являются социальное неравенство, падение доходов населения в последние несколько лет, пенсионная реформа и пр. Однако эти вопросы, выходящие на проблему социальной справедливости, не имеют никакого отношения к нынешнему московскому протесту, так же, впрочем, как и к протесту 2011 года. Это две разные вселенные, никак друг с другом не связанные. Для людей, собравшихся на Болотной в 2011 году и “гуляющих” по бульварам в 2019-м, социальные проблемы не имеют значения. Да они, собственно, об этих проблемах ничего и не знают.
Политолог, эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин – непосредственный участник событий 2011 – 2012 гг.:
Одна из главных причин стоичного протеста - стратегические ошибки представителей политического руководства, курирующих проведение выборов в Москве. Последствия их ошибок настолько значимы, что дали почву для разрастания конспирологических теорий о сознательной подпитке протестных настроений частью истеблишмента. Однако реальная причина происходящего заключается все же в некомпетентности ответственных лиц.
Я думаю, что происходящее – это как раз тот случай, когда реальность похожа на теорию заговора. Потому что объяснить в здравом уме и твердой памяти, почему власти последовательно выбирают во всех ситуациях самый невыгодный сценарий, совершенно невозможно.
Понятно, что их стратегическая цель – сохранение своей власти. Но даже с точки зрения сохранения власти не понятно, зачем нужно было снимать почти всех оппозиционных кандидатов. Почему нельзя было снять половину, например, расколов, таким образом, коалицию кандидатов? Почему нужно было снять их таким неэффективным способом, оставив только спойлеров? Сейчас они даже КПРФников снимают по суду. Поверить в это все, не прибегая к конспирологическим объяснениям, что это какой-то заговор, и какая-то часть элиты подталкивает народ к революции и шантажирует другую часть истеблишмента протестами (сейчас на этой теме многие спекулируют), крайне сложно. Но я все-таки думаю, что мы здесь сталкиваемся с эрозией системы, а не хитрыми многоходовками. Я полагаю, что сегодня даже люди, которые занимают ключевые позиции в рамках полуколониальной экспортно-сырьевой экономики, должны поддерживать буржуазную демократию. Т.е. возможность менять власть посредством выборов и допускать плюрализм элиты в относительно широком диапазоне. При условии, что под сомнение не ставятся основы и азы существующих экономической, политической и социальной систем.
«Если сравнивать это с 2011 – 2012-м годом, есть ряд очевидных сходств и есть ряд структурных отличий. Во-первых, очевидно, пока до 2012 г. эти события не дотягивают по охвату аудитории. В 2012 г. протесты были масштабнее. Но сейчас мы живем в другом технологическом и социальном климате. В 2012 г. исчерпанность существующей социально-экономической модели не была очевидна для всех. Большую часть времени перед этим экономика росла, росли доходы населения. По крайней мере, городской средний класс выигрывал от происходящего. И это позволило власти тогда расколоть общество по культурным границам (вспомним противопоставление Pussy Riot и РПЦ).
Сейчас уже шестой год падают реальные доходы населения. Экономика падает или, в лучшем случае, стагнирует. Единственное, что растет – это неравенство. Оно продолжает просто галопировать. Создаваемый за счет этого психологический климат конденсируется, что неизбежно ведет к социально-экономическому кризису. Я не пророк и не знаю, выльются ли протесты последних недель во что-то большее, станут ли они спусковым крючком или генеральной репетицией «революции». Но очевидно, что мы вплотную подходим к тому, что низы уже не готовы жить по-прежнему, а верхи не могут управлять по-старому. А это вполне вписывается в определение революционной ситуации.
Несмотря на очевидные отличия в позиции экспертов, их точки зрения сближает наличие общих моментов. Во-первых, столичные протесты нельзя считать обособленным процессом, локализованным во времени и пространстве. Так или иначе они окажут существенное влияние на динамику политического процесса в ближайшем будущем. Во-вторых, рост протестной активности происходит на фоне увеличения социальной напряженности. При условии наличия ряда факторов это может существенно повлиять как на динамику протестов, так и на восприятия их в обществе и отношение граждан к действиям представителей власти. Что в очередной раз ставит на повестку дня политического истеблишмента вопрос о необходимости ревизии как социальной, так и экономической политики. В 2012 г. протест удалось погасить во многом благодаря памяти многих граждан о «тучных нулевых» и наличию надежд на улучшение социально-экономической ситуации. В настоящее время у представителей власти уже нет столь значимого ресурса влияния на умы людей. Продолжающиеся, как минимум, с осени 2014 г. проблемы в экономике в значительной степени нивелировали эти факторы. Равно как и стимулируемый отсутствием ощутимого роста экономики процесс «оптимизации» социальной инфраструктуры.
Если политический истеблишмент желает обеспечить в стране стабильность на период «трансферта власти», ему будет необходимо решать задачу запуска экономических реформ, повышения уровня жизни граждан и консолидации элит. Достижение обозначенных целей вполне реально: соответствующие управленческие механизмы уже были успешно опробованы в отдельных регионах. Достаточно вспомнить об опыте, например, Белгородской или Калужской областей. Однако выбор в пользу обозначенной модели развития не является очевидным. Необходимо понимать, что нынешний социально-экономический курс выработан и лоббируется достаточно влиятельными группами внутри истеблишмента. Таким образом, динамика протестного движения, его способность аккумулировать и канализировать недовольство граждан в будущем будет во многом определяться не только и не столько решением чисто политических вопросов, сколько формированием общественных настроений под влиянием социально-экономической конъюнктуры.
