Время менять политический ландшафт
В продолжение дискуссии о состоянии партийно-политической системы политолог, эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин рассказывает о кризисе старых партий в Европе и рассуждает о будущем левых и правых в России.
— Левое движение в Европе переживает кризис, социал-демократические партии не исполняют программных обещаний, и, как следствие, теряют голоса на выборах. Что вообще происходит с левыми в странах Запада?
— На Западе в настоящий момент идут процессы, связанные с радикализацией общества, ведущие к распаду политического и социального консенсуса, сложившегося после Второй мировой войны. В целом ряде стран (Греция, Испания, Франция) победы на выборах одерживают так называемые «популисты», в то время как партии, которые правили десятилетиями, терпят катастрофы. Суть этих процессов состоит в том, что некая энергия начинает действовать в обход политических механизмов, выработанных истеблишментом; речь идет о кризисе неолиберального капитализма и его политической машины. При этом политическая радикализация идет по двум сценариям, одним из которых является трансформация старых партий. Наиболее близким примером здесь можно назвать приход Джереми Корбина к руководству Лейбористской партии в Британии.
В последние десятилетия в партии лейбористов, которая находилась под абсолютным контролем партийной бюрократии (что является примером «партии истеблишмента»), левые в реальности не были допущены к власти, профсоюзы постепенно теряли свое влияние. А при Тони Блэре партия и вовсе начала использовать рецепты из неолиберальной повестки: приватизация госсобственности (в 2000-х были частично приватизированы лондонское метро и авиадиспетчерская служба), приватизация школьного образования и государственных больниц, – то есть проводить комплекс мер в рамках неолиберального курса. Все это привело к сокрушительному поражению лейбористов на парламентских выборах в 2015 году и победе Джереми Корбина на перевыборах лидера Лейбористской партии с 61,8% голосов. То есть мы видим фантастический успех радикального крыла, когда процесс радикализации идет через старую партию истеблишмента. При этом условно левые британские издания, такие как «Гардиен», продолжают критиковать Корбина, но это не помогает. В целом ряде стран мы наблюдаем сопротивление радикализации через старые партии. Например, Берни Сандерсу не удалось победить на праймериз демократической партии США. А в Швеции после прихода к руководству старейшей и самой многочисленной партии социал-демократов лидера левого крыла Хокана Юхолдта, он был свергнут верхушкой собственной партии, последовали многочисленные скандалы в СМИ, как и в случае с Корбином.
— Вы упомянули два сценария политической радикализации левых сил в Европе. Какой второй из них?
— Второй вариант политической трансформации – это создание новых структур, когда старые партии отказываются от обновления. В Греции, во Франции и Испании, где социалисты отказались идти по пути радикализации, возникли новые политические и социальные блоки. Речь идет о «Сиризе» и «Народном единстве» в Греции, «Подемос» - в Испании и о «Непокорившейся Франции» Жан-Люка Меланшона, получившего почти 20% голосов по итогам первого тура президентских выборов во Франции в 2017 году. Появление новых структур – это ответ на кризис политической системы в том случае, если левые партии отказываются проводить новую политику, меняться (условно лево-популистский сценарий). Нужно отметить, что речь идет не просто о формировании политических партий, а о создании новых социальных коалиций, - а это нечто более глубокое (в той же Франции за «Непокорившейся Францией», в которую вошли бывшие социалисты, коммунисты и даже троцкисты, стоит социальный блок, который включает как значительную часть рабочего класса, так и часть политической элиты).
Также нужно понимать, что Корбин, Сандерс - все эти левые популисты, которые ворвались в неолиберальный мир – являются представителями той части политического истеблишмента, которая недовольна текущим курсом своих партий. Ведь Джереми Корбин – «депутат ее Величества» более 30 лет, а Берни Сандерс побывал и мэром Берлингтона, и сенатором от штата Вермонт. Это люди – «этаблированные», не чуждые истеблишмента, у них есть там связи. Ключевое звено для понимания происходящего – это союз рабочего класса с той частью правящих кругов, которая недовольна текущим курсом. Для рабочего класса этот бунт против либерального мира оправдан – он многое потерял из-за рейганомики в последние десятилетия. Но важно понимать, что и правящие классы утратили свое единство. Часть из них готова перейти на сторону «восставших», как это было когда-то во времена Французской революции.
— Вы были одним из координаторов «Левого Фронта». Недавно «Левый Фронт» и КПРФ совместно провели праймериз с целью выдвинуть единого кандидата от левых сил на выборах мэра Москвы. По Вашему мнению, какое будущее ждет левое движение в России? Что будет с КПРФ?
— Думаю, что мы сейчас стоим у порога новой эпохи, которая изменит весь политический ландшафт. Россия во многом принадлежит к западной цивилизации и не останется на обочине этих процессов, здесь будет нечто подобное – кризис неолиберальной политической машины – хотя и со своей спецификой. В случае с нашей страной, фронда внутри правящего класса - это «коллективный» Грудинин. Павла Грудинина можно отнести к тем, кого раньше называли красные директора, то есть руководители предприятий, ориентированные на внутренний рынок, проигравшие от ВТО, от ориентации экономики страны на внешний рынок. Такие, как Павел Грудинин, заинтересованы в том, чтобы зарплаты и пенсии росли, чтобы люди имели возможность покупать внутри страны; такой «кейнсианский поворот», когда внутренний спрос важнее, чем финансовая стабильность.
Думаю, что руководство КПРФ не пойдет на то, чтобы радикально преобразовать свою партию, у них на это не хватит пороха. То есть если проводить аналогии с «французским» и «английским» сценариями радикализации общества и политической борьбы, – у нас, скорее, будет радикализация по французской модели, в обход старых партий. Но также как и в генезисе испанского «Подемос» и «Непокорившейся Франции» Меланшона в свое время большую роль сыграло левое крыло старых левых партий, так и в России, часть КПРФ, ее актива, ее оргструктуры, ее аудитории примет участие в создании этого нового движения. Сама же КПРФ вряд ли станет флагманом радикального обновления. Но из этой партии могут выпадать целые организационные структуры, например, в ходе кампании против повышения пенсионного возраста, а региональные лидеры будут вступать в коалиции; это будет русская версия «Подемос» и движения Меланшона.
— Помимо новых левых партии в Европе на выборах побеждают и правые популисты. Можно ли в случае с либералами в России также провести некую аналогию с тем, что происходит в целом ряде стран Запада?
— Мы видим, что крайне правая партия пришла к власти, например, в Австрии (Австрийская партия свободы). Но сейчас главной конфликтной темой в Австрии является вовсе не миграционный кризис, а законопроект о замене 8-часового рабочего дня на 12-часовой и введение 60-часовой рабочей недели, - то есть речь идет об отмене главного достижения рабочего класса за 20-й век. Это показывает, что правый популизм, все эти национальные фронты, движения и партии не способны к реформированию общества за пределами исчерпавшей себя неолиберальной модели. Собрав голоса недовольных истеблишментом, они лишь продолжают его политику.
В России к правым популистам можно отнести Алексея Навального, который, кстати, как и правые в Европе, совмещал популизм с национализмом (в 2007 году Алексей Навальный был исключен из "Яблока" с формулировкой "за нанесение политического ущерба партии, в частности, за националистическую деятельность", - прим.ред.). В Австрии подобный правый популизм в реальности прикрывал ультралиберальную политику. Это же касается и Навального, который, например, при создании партии «Народный альянс» включил в программу партии требование о повышении пенсионного возраста. Сейчас Навальный не брезгует и социальным популизмом, пытаясь оседлать намечающийся протест против пенсионной реформы. Внутри либерального лагеря Навального иногда критикуют за национализм и социальные лозунги, но это не останавливает мобилизацию его сторонников в рамках среднего класса и не отменяет того, что Навальный стал единственным публичным политиком в либеральном лагере.
— У кого же больше шансов на успех в нашей стране в будущем: у правых или у левых популистов?
— Главными конкурентами за будущее будут левые и правые «популисты». При этом Навальный попытался добиться наибольшего влияния на ранней стадии кризиса партийно-политической системы, пока левые силы были «раздавлены». У Сергея Удальцова, например, нет таких медийности и сети штабов по всей стране. Нужно понимать, что сведение этой радикализации к противостоянию Кремля и абстрактной оппозиции – как на Украине – очень опасная ситуация. Когда коррумпированной власти противостоит либерально-националистическая оппозиция, которая апеллирует к каким-то моральным лозунгам, фокусируя внимание на фигуре вождя, и неохотно или крайне абстрактно говорит о «социалке», – это опасно, это ведет лишь к тому, что кризис принимает самые брутальные формы, как мы видим по итогам Майдана. И задача разумных политических сил России – не допустить поляризации политического пространства между Кремлем и Навальным.
