Пономарев: Даже враги не расчеловечивали Павловского
27 февраля стало известно о смерти политолога Глеба Павловского.
Реакция медиасообщества на это событие сильно разница в зависимости от политической ориентации спикеров и характера профессиональных взаимоотношений с покойным. Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев попробовал оценить Глеба Павловского с позиции человеческих качеств.
Был мал, был велик.
При приливе и отливе счастья уповал на Бога и был непоколебим
А.В. Суворов
Признаюсь честно, фигура Глеба Павловского исчезла из круга моих интересов примерно в 2008 году. Во-первых, я перестал на регулярной основе смотреть телепередачи. Во-вторых, пошел уже третий год обучения в вузе, и автор этих строк перешел из режима «чукча читатель» в положение «чукча писатель». В-третьих, мои политические взгляды всегда слабо «бились» с позицией покойного. В-четвертых, я имел общее представление о том, интересы и мнения каких кругов выражает Павловский, и в целом не нуждался в их дополнительном истолковании. Поэтому не буду врать, что кончина Павловского вызвала у меня иные переживания, помимо чисто человеческих. Покойный был достойным представителем цеха политтехнологов, но искренне назвать его «светилом разума» или лидером, способным «глаголом жечь сердца людей», я не могу. Хотя бы потому, что деятельность Павловского в течение последних 14 лет для меня скорее terra incognita.
Исходя из этого, я не могу оценивать профессиональные заслуги Павловского. Положа руку на сердце, такой привилегией обладают разве что люди, работавшие с ним либо против него в 1990-х – 2000-х гг.
Поэтому полагаю возможным ограничиться скорее оценкой человеческих качеств покойного.
В юности он мог сдаться под жестким прессингом сверху и начать давать показания на своих соратников. Но он никогда не был идейным доносчиком и не совершал предательства ради корыстных интересов.
Глеб Павловский также не был конформистом. Он мог пойти против системы в период пика ее могущества, хотя и имел хорошие перспективы для дальнейшего сотрудничества с властью.
В начале эпохи, ставшей для него периодом карьерного взлета, а для миллионов других россиян – временем нищеты и разгула преступности, Павловский выступал и против разгона Верховного Совета, и против приватизации «по Чубайсу». Что не помешало ему впоследствии обслуживать систему, сформированную по итогам соответствующих событий.
С началом спецоперации Павловский занял позицию, которую многие представители турбопатриотов, несомненно, сочли «предательской и непатриотичной». Но при этом он не примкнул к секте «свидетелей коллективной ответственности» и не пытался, в отличие от многих «неполживых» коллег, демонизировать само российское общество. Также, вслед за Антоном Тимченко, не могу не вспомнить призыв Павловского: «Нет ничего более пошлого, чем эти кухонные споры русской интеллигенции о том, как Россия развалится. Прекращайте».
На его совести (объективно) осталось немало пятен. Но это в целом не мешает назвать его «нравственным человеком». Именно поэтому его кончина не вызвала откровенного злорадства. В Павловском могли видеть врага. Но никто не пытался расчеловечить его. И это само по себе говорит о многом.
