29 февраля в журнале "Эксперт" вышло интервью директора региональных проектов Центра ПРИСП, политтехнолога Антона Садкина.
Читать на сайте журнала: http://expert.ru/expert/2016/09/konstruktor-politicheskoj-realnosti/

 

КОНСТРУКТОР ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ
Как за один избирательный цикл пройти путь от безызвестного журналиста до депутата Государственной думы
Петр Скоробогатый, журнал "Эксперт", 29 февраля 2016 г.

 

Слово «политтехнолог» впервые появилось в отечественном лексиконе в середине 1990-х. Так что в России этой профессии, которую вы не найдете ни в одном штатном расписании, всего лет двадцать. Политтехнолог — это специалист по связям с общественностью, сфера его особой компетенции — политические, в частности выборные, технологии. Народ скажет проще: эти дельцы любую сволочь сделают депутатом. Неоднозначная репутация и малый опыт долгое время вынуждали политтехнологов держаться в тени, но за последние лет пять они прочно завоевали в российском политикуме звание главных рабочих лошадок избирательных кампаний, гордятся этим и все чаще выходят в публичное поле.

Политтехнолог руководит всеми стадиями выборного процесса того или иного кандидата либо партии. Раньше с их работой связывали в основном такие понятия, как «черный PR», «грязные технологии», «манипуляция общественным сознанием». Сегодня они в большей степени играют роль связующего звена между обществом и политиками, не столько формируют новую реальность, сколько обеспечивают механизмы коммуникации. В целом роль политтехнологов теперь вполне созвучна концепту деятельности их западных коллег. Раскрыть нюансы своей работы мы попросили Антона Садкина, директора региональных проектов Центра прикладных исследований и программ. Он начинал еще в 1990-е в Свердловской области — с избирательных кампаний Эдуарда Росселя и Геннадия Бурбулиса, затем руководил муниципальными, региональными и федеральными проектами по всей России. Работал в избирательных комиссиях разного уровня членом комиссии с правом решающего голоса. Советник государственной гражданской службы Российской Федерации 2-го класса. Сегодня Антон Садкин входит в десятку сильнейших технологов-полевиков в стране. 

— Я, молодой энергичный журналист без политического опыта, хочу попасть сразу в Государственную думу. У меня есть немаловажный бонус — поддержка крупного предпринимателя, который дает неограниченный бюджет на избирательную кампанию. Гарантируете депутатский мандат?

— Нет. Если выборы через три месяца, я скорее всего откажусь. Хотя выясню обстоятельства, возможность захода на территории, в округа, где есть условно слабые соперники или, наоборот, два титана и вы сможете пройти между ними как третья сила. Лучше всего, если вы придете ко мне за год до выборов.

— И не играют роли мое прошлое, мои убеждения, моя репутация?

— Бытует убеждение, что за достаточное количество денег можно избрать любого: фашиста, бандита, неизвестного человека. Возможно, раньше так и было. Теперь же у всех телефоны с видеокамерой, с фотоаппаратами — весь компромат давно в интернете, все открыто. Раньше вы могли написать: Нестор Петрович Махно — лучший друг Владимира Владимировича Путина, две фотографии дать рядом и все ими уклеить. И люди вообще не будут думать, правда это или нет: вот же, написано. Сейчас попробуйте это сделать? Практически нереально: миллион опровержений и адские последствия, вплоть до снятия кандидата.

— Тогда перейдем к финансовому вопросу. Сколько?

— Вернемся к условиям задачи. Вы молодой энергичный журналист без политического опыта. Вас не знают на территории. Скорее всего, так или иначе вы идете против власти. Все это удорожает вашу кампанию, это так называемый повышающий коэффициент. Какого вы ждете ответа? Называть какие-то средние цифры глупо и непрофессионально. В течение нескольких месяцев вы должны постоянно присутствовать в информационном поле, участвовать в массовых мероприятиях, ваши агитаторы, не всегда бесплатные, должны доходить до людей — что-то им раздавать, что-то объяснять. Чтобы получить поддержку общественных организаций и неформальных групп, вы должны с ними выстроить взаимовыгодные отношения, а это часто выглядит как выполнение их «хотелок». Кому-то телевизор, кому-то бесплатную подписку на журналы, а кто-то просто просит денег. А теперь немного математики. В округе в Госдуму в среднем 500 тысяч избирателей. Значит, у вас должно быть не меньше 500 агитаторов. Сколько съедят их зарплаты, например, за три месяца? Дальше посчитайте, сколько стоит еженедельно изготовить 200 тысяч газет и листовок, разместить платные ролики на ТВ и радио, рекламу в газетах и так далее. И таких строк бюджета еще множество. Но если вас уже знают, если вы ЛОМ (лидер общественного мнения. — «Эксперт»), многое из этого вам не понадобится, либо за это не придется платить. Значит, кампания может стоить от 40 до 400 миллионов рублей.

— Многие ваши коллеги называют цены в долларах, имея в виду, что стоимость кампании и гонорары растут пропорционально курсу. Так ли это?

— Те, кто так говорит, зачастую лукавят и хотят подзаработать. Я это аргументом не назову. Не все в наше время дорожает так же быстро, как бумага. Мы не привозим на работу иностранцев, и клиенты наши тоже граждане России. И если бизнес кандидата не растет — как, например, рынок недвижимости, с которого традиционно много интересантов, — наивно думать, что свою избирательную кампанию он будет рассматривать как явление из параллельного мира. Вы можете считать в долларах, пожалуйста, но по курсу, прошлого, позапрошлого года — исходя из простой задачи: найти понимание с заказчиком.

— Насколько местный актив, общественный капитал может компенсировать нехватку денег? Я имею в виду лидеров общественного мнения, городских активистов, председателей общественных организаций, которые популярны в народе и имеют бесплатных помощников. Раньше их просто давили деньгами, а теперь, как кажется, они способны противопоставить деньгам общественную активность.

— Деньги не перебивают этот ресурс, а покупают его. Причем в первую очередь. Ты приходишь в округ и первым делом смотришь общественный потенциал. И в итоге твой кандидат идет при поддержке ста директоров школ, ста заведующих детских садов, ста главврачей. В итоге потенциальные оппоненты с выборов снимаются, а в газетах и интернетах фотографии: заслуженный кто угодно поддерживает банкира Крюкина.

— Вы считаете, это честно по отношению к избирателю?

— Это вопрос не только к политтехнологу, но и к избирателю. Это человеческое, это психология — и это работает далеко не всегда так линейно. Было много историй, когда ты даешь деньги, а тебя просто кидают. Так часто происходит с диаспорами, с клубами по интересам, так называемыми оптовиками. Они приходят в штаб с целью «подружиться». Они говорят, что у них есть тысяча человек, они придут на выборы и проголосуют за нужного кандидата. Мы о чем-то договариваемся, начинаем работать. А за неделю до выборов выходит статья, где «бригадир» этой тысячи, весьма уважаемый человек, жмет руку нашему оппоненту. Вы приходите и говорите ему: «Иван Иванович, ты что?» А он в ответ либо извиняется: не получилось, мол, глава района попросил и «нам тут жить» — либо говорит, что видит вас впервые. Результата нет, силы и ресурсы ушли впустую. Обогрели улицу.

— Можно достать дубиночку и пригрозить. Были такие истории? Есть какие-то «красные линии», которые вы не переступите, и не будете работать с заказчиками, которые будут эти красные линии вас заставлять переходить?

— Мне посчастливилось работать с заказчиками, которых мало интересует, как я выстраиваю отношения со своими контрагентами.

— Можно ли считать вашу профессию «грязной»? Или вы как адвокат, который обязан защищать даже конченых отморозков и вынужден подниматься над ситуацией?

— Очень часто приводят сравнение с адвокатом и почему-то сразу поминают дьявола. Так или иначе, работаешь на конкретного человека. У каждого политтехнолога свой личный кодекс.

ПРИШЛИ КАК-ТО МЫШИ К МУДРОМУ ФИЛИНУ...

— Как формировалась профессия политтехнолога? Очевидно, что в 1991 году их было совсем мало. Откуда пришли люди — из науки, журналистики, политики?

— Отовсюду, даже из КВН. Откуда-то с миру по нитке собирали знания, умения, навыки. Просто создавали эту реальность. Появились люди, которые начали переводить западные книги: как собирать деньги, как устраивать акции и мероприятия и так далее. Но в основном все учились на собственных ошибках. Я, например, считаю себя «выпускником» уральской политтехнологической школы. Это выходцы из Уральского института философии и права и Академии госслужбы, которая в ту пору называлась Уральским кадровым центром. Были первые выборы губернатора в Свердловской области, и штаб находился как раз в Академии госслужбы. Я там тогда учился. Параллельно, естественно, такие «школы» возникали и на других территориях. В Москве, Питере, Новосибирске.

В какой-то момент питерцы перетянули себе славу «чернопиарской» столицы России, и многих это устраивало. Например, в Екатеринбурге придумали и применили технологию кандидатов-двойников, но общероссийскую известность эта схема получила после выборов в Санкт-Петербурге. Такая строка в портфолио многим моим землякам показалась ненужной.

— А сколько сейчас в стране политтехнологических фирм, сколько вообще специалистов по выборам?

— На ресурсе политпрофи.ру, например, зарегистрировано около пяти тысяч человек, позиционирующих себя как занимающихся выборами и работающих на выборах. Еще столько же считает так же, но там не зарегистрированы. А есть, например, ресурс «Избасс», которому уже тринадцать лет, — на нем помимо сотен технологов перечислены более ста фирм, групп и «диких команд». Известных — по пальцам пересчитать. А мелкие прорастают как грибы всегда перед федеральными выборами. Собрались, скажем, пять человек. Каждый из них знает других пять человек. И появляются неожиданные резюме. Команда Пупкина, и в ней список из мэтров. Звонишь им, говоришь: «А ты знаешь, что ты в команде Пупкина? — Да, блин, в каких только я командах не состою. Да, что-то мне там звонили: можно тебя включить, если что?» Это такой формат поиска заказа. И все закидывают сети во все стороны. Придумывают себе название, создают сайты: мы — команда профессионалов, мы все умеем, весь спектр услуг, двести кампаний, восемьсот побед. Всякая фантастика. Это не обязательно вранье. Совокупный объем побед участников такой команды может быть и большим — но не всегда такая группа станет эффективной командой, это антреприза, а не репертуарный театр.

При этом совсем не все представители цеха — политтехнологи, как привык считать обыватель и зачастую заказчик. Внутри профессии все довольно четко дифференцируется. Есть политтехнологи, политконсультанты, орговики, полевики, райтеры, электоральные юристы, чернушники, медийщики. Но вообще это несуществующая профессия. В трудовую книжку из этого мы ничего не можем себе записать.

— В чем разница между политтехнологом и политконсультантом?

— Есть старинный анекдот, который любят представители нашей профессии. В лесу завелся коршун, который охотился на мышей. Те собрались, собрали кучу добра и пришли к мудрому филину, который на всю округу слыл известным стратегом, знатоком мира. Говорят: «Вот все наши запасы. Скажи нам, ответь. Нас коршун все время дергает. Мы страдаем. Как быть?» Он добро забрал, думал три дня и три ночи и сказал: «Вам нужно стать ежиками, потому что тогда вы будете колоть коршуна колючками». — «Классно, но как нам стать ежиками?» — «Ребята, вы просили совета? Я вам дал совет. Я как бы стратег, а не тактик. Идите».

Политконсультант, как филин, дает советы общего характера, исходя из своей эрудиции и общего понимания политической ситуации. Политтехнолог — человек, который видит кампанию как дорожную карту и набор задач. Например, для регистрации нужно собрать пять тысяч подписей. Политтехнолог готовит план. Сбор подписей — это у нас что? Это сборщики с подписными листами. Значит, кроме сборщиков нужен юрист, который составит подписной лист и научит его правильно заполнять, нужен дизайнер, который сверстает макет, нужна типография. Появляются приезжие специалисты — им нужны квартиры. Округ большой — нужны водители. Нужен секретарь, бухгалтерия, контроль. Нужно построить завод. Это целая система, целый механизм, и пять тысяч подписей — это крошечная верхушка айсберга.

— Насколько легко цех принимает новых людей и легко ли устроиться на работу на выборы?

— Вот, казалось бы, понятный персонаж: райтер. Многие люди с гуманитарным образованием или с журналистским опытом считают, что для работы райтером этого достаточно. Но райтер на выборах — это уже не просто человек с навыками сложения слов и предложений. Он должен быстро войти в тему на территории, быстро понять все перипетии: как, кто, с кем. Быстро — это пара дней. Плюс человек должен уметь делать материалы формата листовки, газеты, буклета, и по щелчку. Сегодня и сейчас, днем и ночью. Вот выступление оппонента, например, переделать в сатирическом виде. Или, наоборот, переврать. Либо сварганить какую-нибудь чернуху. Такой многостаночный умелец работы со словом, понимающий формат и аудиторию и не настаивающий на авторском видении мира.

— Я так понимаю, что у политтехнологов нет «своих» постоянных регионов, нет территориальной привязки?

— Есть некая убежденность, что нет пророка в своем отечестве. Чаще бывает не «где родился, там и пригодился», а где себя зарекомендовал, туда и звать будут. Там будут ценить твое мнение, твои рекомендации и твоих людей. Кто-то кого-то позвал, и зародилась династия: Вася привел Петю из своего же региона, Петя привел Катю — и, условно, в Якутии вдруг появляется какая-нибудь костромская диаспора политтехнологов. Все привыкли к этому.

— Считается, что неудача «Демократической коалиции» Навального со товарищи в Новосибирске, Калуге и Костроме в 2015 году обусловлена несоблюдением выборных технологий. Это тот случай, когда политконсультанты обошлись без политтехнологов? В чем, на ваш взгляд, причины последовательных неудач кампаний несистемной оппозиции?

— Зачем я буду комментировать действия людей, которые призывают вешать политтехнологов на столбах? Могу только сказать, что они совершенно не понимают аудиторию, с которой пытаются работать. Они предлагают свою повестку дня, свой язык, совершенно не думая, чем живут и о чем на самом деле думают люди, которым это адресовано. 

СКОНСТРУИРОВАТЬ РЕАЛЬНОСТЬ

— В последние годы часть политтехнологов, кажется, вышла из тени в публичное пространство. Проходят довольно громкие открытые мероприятия вроде съездов РАСО (Российская ассоциация по связям с общественностью) или РАПК (Российская ассоциация политических консультантов). Ряд персонажей активно комментируют политическую жизнь для СМИ. Профессия эволюционирует?

— Происходит расслоение на политологов и технологов, или теоретиков и практиков. Есть несколько десятков человек, которые являются крепкими практиками, которые сидят в регионах либо передвигаются с территории на территорию, мы о них говорили выше. А есть десять-пятнадцать человек, которые на виду, которые позиционируются в медиа как своеобразная высшая каста. С ними журналисты обсуждают всякие тектонические сдвиги: там будет Навальный с правыми; здесь пошел Зюганов с левыми; посередине идет Путин. Они востребованы региональными и местечковыми политическими силами, потому что для них они просто какие-то невероятные кудесники и Деды Морозы — Калачев, Минченко, Виноградов, Матвейчев, например.

И наоборот. Есть, например, известные специалисты — Илья Митькин, Игорь Копылов, Александр Твердов, которым вполне комфортно и без такого повышенного внимания. Но это не мешает им оставаться известными, работать в интересах своих клиентов, быть постоянно востребованными.

И есть люди, которые, наоборот, присутствуют на всех мероприятиях. И на последние деньги приезжают из условного Ижевска в Москву на профильный слет. Человек думает, что он приобщился к большому знанию, что вот сейчас он все поймет, узнает. У него библиотека большая, он все прочитал. Но он никак не может прорваться.

— Прорваться куда? В элиту?

— Прорваться в круг людей, у которых есть доступ к заказам. У некоторых людей есть возможность выходить на заказы, а у других такой возможности нет. Я сам когда-то переживал, а что же завтра — как меня найдет заказчик, как я найду заказчика? И как-то получилось, что звонят, пишут, зовут.

— Я правильно понял конфликт: есть группа политтехнологов, которые создают себе медийный образ и за счет этого забирают большую часть заказов, оставляя «практиков» ни с чем? И, хотя вы об этом не говорили, я подозреваю, что потом еще этим самым практикам звонят и нанимают на работу…

— Нет никакого конфликта. Однако многие мэры и губернаторы считают, что, если твоя фамилия есть в СМИ, значит, тебя знает Володин, значит, ты можешь решить их проблемы, значит, тебя нужно нанять. И не обязательно, чтобы ты физически присутствовал в регионе. Ты есть гарант того, что их запрос будет выполнен, реализован. Основная же аппаратная проблема губернатора какая? Донести до тех или иных федеральных чиновников информацию, отправить по адресам.

— Какую информацию?

— Ну, условно говоря, губернатору нужно, чтобы его выборы были не в следующем году, а в этом. Как этого достичь? Нужно создать такую реальность. Значит, требуется нужная социология, разные слухи, инсайды, должны публично выступить правильные люди, которые скажут: «Вот нужно Ивану Ивановичу в этом году переизбраться. Потому что у него такая обстановка, а вот в следующем году начнется спад. А вообще, Иван Иванович молодец». Все думают, что если ты губернатор, то можешь просто взять трубку, позвонить в администрацию президента и сказать: «Примите меня». Это же не так.

— То есть политтехнологи востребованы не только на выборах, но и в будничной повестке дня?

— Как правильно говорит Евгений Минченко, мы побеждаем еще до начала выборов. То есть технолог формирует реальность таким образом, что, например, выборы назначаются в нужный год для этой территории и для этого человека. Соперников нет, ну или они побеждаемые. Все уже смоделировано.

— А вы сами не думали усилить свою медийность и войти в ту самую «элитную когорту» политтехнологов? Или это уже невозможно, клуб закрылся?

— Я не медийный, таких как я — сотни. Мне предлагали организовать пиар. Я понимаю, что это принесло бы мне дивиденды, но я как-то больше определился в сторону личного пространства, семьи, детей. Медийность надо всегда поддерживать, на это уходит большое количество времени и сил. Я, так или иначе, уважаю трудоспособность и активность Евгения Минченко, и Константина Калачева, и Михаила Виноградова. Если они от этого получают удовольствие, это здорово. Но в моем понимании, в моей системе координат это адский труд. Нужно постоянно, безотрывно мониторить СМИ и интернет, проводить бесконечное количество встреч. Ты должен знать, что вчера сказал Ходорковский, телеканал «Дождь» и «Первый». Происходит какое-то событие — и тебе тут же начинают звонить журналисты. Это ад просто. 

НОВАЯ НОМЕНКЛАТУРА

— В этом году выборы в Госдуму пройдут по смешанной системе. 225 одномандатных округа, скажем, по пять кандидатов в каждом — это пять технологических групп. Уже тысяча человек. Четырнадцать партий, которые выдвигаются без сбора подписей, то есть сразу 85 федеральных групп. Кроме того, губернаторские выборы, несколько десятков кампаний в заксобрания и муниципальные советы. Рай для политтехнологов. Найдется столько профессионалов?

— На мой взгляд, ожидать, что сейчас рынок вскроется, необоснованно. Подавляющее большинство регионов так или иначе давно оккупированы своими политтехнологическими группами. Они уже прописаны в системе координат губернатора, у полпредства, у мэра, у административного центра. Они обеспечивают все связи, все процессы, весь инсайд. Это санитары, рыбы-прилипалы, которые «висят на акулах». Они выполеняют правильную функцию. Где-то это вице-губернатор по внутренней политике. И это хорошо. Потому что совпадает административная должность и собственно функционал.

— Но местные спецы часто не спецы вовсе и для больших кампаний не годятся.

— Когда возникает ситуация с большими выборами, регион опять-таки традиционно ориентирован на конкретного человека. Они говорят: «Дружище, выборы же у нас». Я говорю: «Я помню, помню. Все, значит, у тебя будет технолог Вася». Вася приезжает и разворачивает команду.

— То есть под рукой уже есть готовые команды?

— Было бы странно, если бы после двадцати лет работы я бы не смог за пару дней собрать для уже понятной мне территории команду из специалистов, которые смогут сработаться со знакомым мне заказчиком. Мой ближайший круг технологов знает, что я их позову. Они в свою очередь общаются со своим кругом. По факту у нас в орбите несколько сотен человек, способных решать задачи в разных сочетаниях.

— Интересное сетевое объединение людей, которые полгода могут не видеться, а потом — раз! — и развернут работу по вертикали от начальника до нижних звеньев.

— В основном все между собой общаются в мирное время. Все эти тусовки, о которых мы говорили, они для того, чтобы все обнялись и сказали: «Ккак ты? Что ты?» Все контактируют в соцсетях и мессенджерах.

— Эти группы технологов работают на разные политические силы? Есть ли профили у команд — например, коммунисты или либералы? Не возникают проблемы, когда ты меняешь партию, интересы которой только что отстаивал, на их противников?

— Проблемы могут быть, когда ты сегодня клеймишь мэра-взяточника, а завтра хочешь получить от него заказ. Он просто тебе скажет, что ты ему не нужен такой.

— А разве при крупных партиях не существует такая внутренняя когорта политтехнологов, которые сидят на зарплатах и работают только на одного заказчика?

— Существует. Есть люди, которые в свое время пошли работать в партию или в аппарат. То есть они устроены. Они практически неизвестны широкому или узкому кругу технологов. Они являются теми, про кого журналисты говорят: «Источники из партии КПРФ, близкие к Зюганову, сказали то-то». Зачастую это глубоко несчастные люди, которые ждут, когда же их там коррумпируют. Они понимают, что все заказы и большие деньги проходят мимо них. И в «Единой России» есть такие, и в администрациях.

Я знаю коллег, которых достала вот эта суета и беготня за заказами, постоянная неустроенность. Все взрослеют. Дети появляются, их нужно содержать. И вот они помогли избраться мэру и идут к нему замом, советником. Это либо штатный человек, либо за штатом. И все знают: если нужно что-то мэру передать, нужно позвать Васю. Он такой — человек-функция. Либо Вася приходит и говорит кому-то какие-то строгие слова. Все знают, что это не Вася сказал, а это мэр сказал его устами. Но вдруг мэр приходит и говорит: «Вася, познакомься. Вот это вот Антон. Вот это его команда. Они будут работать у нас на выборах пять месяцев». Вася такой: «Как? Я же тут три года жил, я тут землю ел для чего? Я же у тебя на выборах». А мэр: «Нет, ты вот, ты мой. Вот правая рука. Ты вообще братан. Ты получаешь свои двадцать пять тысяч рублей в месяц. Класс. А вот эти вот, козлы такие, миллионы просят. Вот уроды».

— Но, кажется, в администрации президента сегодня хотят сделать более высокую ставку на своих технологов. Не случайно усиливается корпус вице-губернаторов по внутренней политике. Для них проводятся отдельные тренинги и семинары. И они не будут работать «васями за 25 тысяч рублей в месяц».

— Везде ситуация разная. Вот пример Николая Петровича Сидорова, в прошлом топ-менеджера консалтинговой группы «Имидж-контакт», который вел кампанию Сергея Дарькина, губернатора Приморья. После победы Сидоров принял решение и остался в Приморье в статусе вице-губернатора по внутренней политике. Все свои знания, навыки, умения, все свои коммуникативные, организационные возможности он вложил в Приморье, выстроил систему. И конечно, я думаю, что Дарькин его ценил очень высоко, да и не только Дарькин.

— «Открытость, легитимность, конкурентность» — новые принципы избирательного процесса в России, декларируемые Вячеславом Володиным. Заметны изменения?

— Эти слова что означают? Что всем хочется выборов, результаты которых не вызывают сомнений. Получим ли мы такие выборы, зависит, в принципе, от каждого «игрока». Это же не новые правила, это именно принципы, по сути призыв к участникам. Нарушения по-прежнему не караются смертной казнью. Больше публичности, больше работы «над ковром» — и если избиратели, наблюдатели, СМИ, эксперты поверят, что да, так и было, результат неудивителен, все к этому и шло — значит, большинство этот призыв услышало и приняло.

— Праймериз «Единой России» явление оптимистичное?

— С точки зрения цеха, рынка, это возможность запустить проекты раньше, устроить второй день голосования в году. Если раньше выборы были в сентябре, кампания начиналась, условно, в мае, в июне начиналось финансирование, заезжала команда, то сейчас многие начнут уже в феврале-марте. Многие именно этот подход приписывают и «Единой России» вообще — что партия нашла способ начать работу с избирателем раньше. Тут есть с чем согласиться, но есть и чему возразить. Во-первых, именно ЕР имеет возможности вести работу и так — через освещение депутатской деятельности, мероприятия в различных средах и так далее. Во-вторых, открывая сезон раньше других, ЕР и другим дает возможность начать его раньше — на своей же повестке дня, немного подставляясь. Если праймериз — отбор кандидатов, давайте последим за честностью отбора. Если это шоу, давайте порассуждаем о его качестве и стоимости — и так далее. Уже видно и понятно, как это работает: праймериз в Рыбинске, с явкой двадцати пяти процентов избирателей получили публикаций больше, чем получат сами выборы в Рыбинске — потому что было о чем порассуждать.

Все это в плюс, все на пользу. И я не сторонник того, чтобы убеждать всех вокруг, что праймериз — это что-то театрализованное. Это эксперимент в реальном времени. Возможно, создание новой политической традиции.

— Говорят, с каждым годом все меньше людей рвутся во власть — потому что всё на виду, декларации, активы на родственников переписывать надо, постоянно давят с коррупцией и так далее. Это так?

— Да, есть такое, и очень много людей из состоятельных говорят: ну его нафиг, неинтересно это. «Середняки» по достатку по-прежнему считают, что если они сейчас пойдут во власть, то увеличат свои капиталы, обороты, внедрятся куда-то. Но есть очень большое количество людей, я, по крайней мере, с ними стал в последнее время чаще сталкиваться, которые не имеют своих денег, они привлекают сторонние ресурсы, берут тем, что они последние годы — пять-десять лет — занимались какими-то проектами с привлечением инвестиций в регион, продвижением законопроектов. Не лоббизмом, а именно законотворчеством. Это, безусловно, люди новой формации, которые готовы, могут, умеют работать, которые будут вдумчиво трудиться во власти.

— Откуда они взялись?

— Страна большая. Это выходцы из госкорпораций или молодые, но с опытом, муниципальные или региональные чиновники, которые понимают, как все устроено, но не такие, которые говорят: «Сейчас я займу должность и пойду взятки брать». Они четко видят карьеру чуть не на всю жизнь, планируют: сейчас мне тридцать пять, я пойду в депутаты, у меня богатый опыт, я был чиновником в мэрии, в областной администрации. У них уже богатый опыт, широкие связи, но нет зашоренности.

— То есть эта часть номенклатуры гораздо больше заинтересована в сохранении своего имиджа, поскольку дальше выстраивает свои карьерные пути. Она не завязана изначально на деньги, а завязана на карьерный рост.

— И они, что интересно, еще и пытаются тебя замотивировать. Они говорят: «У меня сейчас нет денег, которые платят коммерсанты, состоятельные люди. Но если мы сейчас дружно напряжемся, я стану депутатом, я буду готов приносить пользу». И это не значит, что они готовы стать «карманными». Они считают, что так или иначе останутся в этой системе, станут ее апологетами и столпами и будут через какое-то время формировать реальность. Они все понимают. И они по-настоящему хотят сделать страну и жизнь в ней лучше, и это искренне, поверьте. Это можно назвать тем самым лучом света, и это обнадеживает. Как бы тривиально или пафосно это ни звучало. И я готов им в этом помогать.